Альбинос (сборник)
Шрифт:
Я посмотрел вниз, потом назад – от просвета в ограде, за которым висела лестница, по палубе тянулась цепочка влажных, будто бы ржавых следов, оставшихся от подошвы правого сандалия.
– Просто царапина на ноге, – равнодушно сказал я.
«Триптих» тяжело качнулся. Со двора донесся крик – из-за барака к железной мачте спешили вооруженные гетманы во главе с Якубом. Комендант снова закричал, размахивая руками.
На палубу забрался воевода, за ним показались гетманы с берданками. Дирижабль стал взлетать. Мы прошли под аркой с наблюдательным гнездом, расположенным всего в нескольких локтях ниже центральной емкости,
– Занять оборону! – громко приказала она. – Если начнут стрелять со стен – огонь в ответ. Капитан!
Гетманы побежали к бронированным бортам, загремели лючки бойниц. Перед нами появился молодой мужчина в кожаных штанах, рубахе и шлеме.
– Летим обратно.
Капитан повернулся и крикнул:
– Стоять по местам, двигатель на полную! Пулеметчики к турелям!
– Воевода, – девушка глазами показала Лонгину на меня, – что с ним?
Старик впервые прямо посмотрел на меня. В глазах его застыла ледяная ненависть.
Двигатель набрал обороты, загудели воздушные винты вверху, и палуба снова качнулась.
– В трюм, в отдельную комнату на корме, – приказал воевода. – И пусть его раскуют, Лада. Я не хочу, чтобы у него были язвы на руках и ногах, когда начнется казнь. Он цел? Откуда эта кровь?
– Говорит, царапина на ноге.
– Царапина? – спросил у меня Лонгин.
Пожав плечами, я кивнул и отвернулся от него.
По виску поползла капля пота.
Когда Якуба отбросили от меня, он выпустил свой нож, а я тогда схватил его и сунул в карман лезвием вниз. В поднявшейся суматохе этого никто не заметил. Плавник пропорол ткань; после того как я встал, клинок проскочил в дыру и порезал кожу на ноге, изогнутая рукоять застряла в кармане. Рана была неглубокой, кровь совсем тонкой струйкой стекала в промокший сандалий.
Они заметили только кровь – но пока ничего не знали о ее причине.
Глава 5
Повезло – снимая кандалы, гетманы не обыскали меня. Когда они закончили, стоявшая в дверях Лада спросила:
– Что там за рана, покажи?
Как можно более равнодушно я качнул головой.
– Кровь уже не идет. Она неглубокая, так, царапина.
– На трапе крови было слишком много для простой царапины, – возразила девушка.
– Ну так что? – Я насмешливо глянул на нее и сделал приглашающий жест. – Ты сама затянешь, снимать штаны?
– Я пришлю лекаря. – Лада шагнула в сторону, пропуская охранников, и вышла.
Лязгнул засов, проскрежетал ключ в замке. Наступила тишина, лишь тихо гудели пропеллеры.
Комната, куда меня посадили, находилась у самой кормы. Когда дирижабль поднялся над Редутом, я прижался щекой к стене возле забранного решеткой окна и разглядел башни, медленно уползающие назад. Они быстро исчезли в темноте. Расселина расширялась, склоны росли и все дальше отступали друг от друга.
В отличие от камеры Редута, здесь на полу вместо гнилой соломы лежал ковер – хотя и совсем старый, облезлый. На койке драное одеяло, в углу пустой железный кувшин, в двери – закрытое крышкой квадратное окно. Осмотрев место заключения, я заглянул под койку, потом в окно. Недалеко от дирижабля летела стая белушей, их гладкие спины поблескивали в лунном свете. Вытащив нож, я просунул руку между прутьями и вонзил черный клинок в обшивку гондолы немного ниже окна.
И только успел присесть на койку, как в сопровождении охранников явился лекарь. Он осмотрел рану и ссадины, смазал ногу с запястьями пахучей густой мазью и ушел.
– Дайте мне пить! – крикнул я вслед гетманам.
Вскоре крышка на дверном окошке откинулась наружу, в камеру просунулась рука с кувшином, я взял его, крышка сразу закрылась. В кувшине оказалась теплая вода.
Вверху монотонно рокотал дизель, дирижабль летел быстро, почти не качаясь. Дверь и решетка в ней из железа, а с ним не справится даже плавник катрана. Зато оконная рама из дерева. Выждав недолго, я стал кромсать ее, то и дело оглядываясь и прислушиваясь.
Вскоре мне удалось проделать углубление и добраться до нижнего конца погруженного в древесину прута. Выпив воды, я засучил рукава и снова принялся за дело. Дирижабль летел в темноте. Стало холоднее, ветер порывами задувал в камеру. Сквозь переборки изредка доносились приглушенные команды или шаги по коридору, тогда я втыкал нож в обшивку за окном и быстро садился на койку.
Наконец получилось вырезать узкий прямоугольный брусок. Кинув его за борт, я оглянулся – за дверью было тихо, – положил нож на пол, вцепился в прут и дернул. Дерево хрустнуло, по раме пробежала трещина, и я отшатнулся, взмахнув выломанной железкой.
Спрятав ее под койкой, снова подступил к окну. Там осталось три прута, между двумя появилась прореха, куда пролезла голова.
Лицо и уши тут же замерзли на ледяном ветру. Я посмотрел вдоль борта. «Триптих» летел не слишком высоко, на небе ярко светила луна. Внизу было все то же ущелье, но теперь оно стало куда глубже, и дна я разглядеть не мог. Склоны густо поросли деревьями и кустарником, по левому шла широкая земляная дорога.
Обшитый досками борт гондолы покато тянулся во все стороны от окна и нависал надо мной, как гладкая светлая скала, расчерченная горизонтальными щелями. Далеко над головой вдоль ограждения горели тусклые огни ламп, немного ниже виднелись оружейные люки.
Едва не ободрав уши, я втянул голову обратно и присел под стеной, размышляя. Над Инкерманским ущельем дирижаблю ничего не угрожает, вряд ли капитан небоходов прикажет своей команде нести боевое дежурство. Раз так, ночью на палубе будет всего трое или четверо: рулевой и один-два подручных матроса, остальные лягут спать. В темноте я смогу убить или оглушить дежурных, а рулевого заставлю опустить дирижабль к склону ущелья, после чего просто-напросто спрыгну.
Я перехватил нож поудобнее, собираясь вонзить его в раму, и тут от двери донесся скрежет. С тихим лязгом откинулась крышка на окошке, уперлась в железные треугольники, торчащие из двери ниже. На пол камеры легла полоса блеклого света.
Шагнув к койке, я быстро присел, снизу вогнал в нее клинок и выпрямился. В окошке возникла рука с толстой свечой на блюдце, а следом и лицо. Сердце заколотилось в груди, я замер, мгновенно покрывшись холодным потом. Кто бы ты ни был – как же не вовремя ты приперся!
В окошко заглянула Лада. Я шагнул поближе к ней, чтобы закрыть решетку с недостающим прутом. Блюдце звякнуло об откинутую крышку, гостья поправила свечу, глубже воткнула основание в лужицу воска, поставила рядом деревянную миску и сказала: