Алеф (CИ)
Шрифт:
– А тогда?
– Подвергнитесь избирательной блокировке памяти. Вам сотрут все навыки владения компьютером. Стандартное наказание для хакера-рецидивиста.
– Значит, если я откажусь, то двадцать лет пролежу в криогенике, видя сны, а потом смогу продолжить заниматься тем, чем хочу?
– пытаюсь я бравировать, хотя понимаю, что полковник тёртый калач, и на мякине его не проведёшь.
– За это время технологии изменятся настолько, что вы не будете знать, какой кнопкой включить компьютер, господин Орфей, - усмехается Стробов. Он назвал меня псевдонимом, под которым я известен моим нанимателям - значит, не знает настоящего имени. Хоть какое-то облегчение.
– Не будьте ребёнком. Мы умеем убеждать.
– Как вы собираетесь меня поймать?
– спрашиваю я.
– После того, как я выйду отсюда, вы меня уже не выследите.
– Нам удалось это однажды, удастся и в другой раз.
В принципе, Стробов прав, но, наверное, полковнику безумно хочется вшить мне какой-нибудь маячок, чтобы всегда знать, где я нахожусь - несмотря на конвенции. Но у меня, как и у любого уважающего себя хакера, есть особый имплантат, который выявит наличие любого чужеродного устройства в моём теле. Кроме того, на каждом шагу в городе установлены сканеры, проверяющие всех проходящих мимо на наличие маячков - так государство заботится о соблюдении закона о неприкосновенности личной жизни. Часть ему и хвала!
Удастся Стробову поймать меня ещё раз или нет - дело случая. Я не собираюсь действовать ему на нервы, особенно пока я у него в руках. Пусть выпустит птичку полетать.
– Ладно, согласен, - говорю я.
– В конце концов, это даже интересно - поработать на управление безопасности. Что конкретно вы от меня хотите?
– Детали вам объяснят позже. Могу лишь сказать, что речь идёт о создании и внедрении вируса, который станет уничтожать любой искусственный разум, помысливший об измене человечеству. Мы дали ему кодовое название «Алеф».
– Почему?
Похоже, безопасники не слишком пекутся о соблюдении законности. Что ж, я не удивлён. Когда у людей слишком много власти, им начинает казаться, будто им позволено больше, чем другим. Разумеется, во имя высшей цели. Главное - не оказаться между жерновами этой адской машины.
– «Алеф» - буква еврейского алфавита, - объясняет Стробов.
– По легенде, начертанная на лбу, она оживляет Голема. И напротив, чтобы уничтожить глиняного истукана, её необходимо стереть.
– Понятно, - я несколько мгновений разглядываю полковника. Теперь ясно, что это фанатик, и очень опасный.
– А вы не боитесь, что это вирус сам станет большой проблемой? И не только для искусственного разума.
– А вот чтобы этого не случилось, нам и нужны вы, господин Орфей, - сухо улыбается Стробов.
– Спуститесь в Ад и вернитесь лишь с тем, что нам пригодится.
Глава 3
Сегодня в цехе венерических заболеваний разбился чан с формальдегидом, опрокинул бальзамирующую камеру, и инфицированные трупы разлетелись по полу. Придётся на время закрыть там производство. Это очень плохо, поскольку в условиях конкуренции чревато потерей клиентов.
Ах, да, я ведь ещё не рассказывал вам об этой отрасли - инфицированных младенцах. Суть в следующем: детей, поражённых наследственным сифилисом, герпесом, гонореей или ещё каким-нибудь венерическим недугом, упаковывают в изящные ёмкости с выгравированными названиями болезней. Очень ходовой товар.
Около полудня на моём столе звонит коммутатор. Я нажимаю розовую кнопку, и Мила сообщает, что приходивший санинспектор определил в цеху карантин.
– Что делать с рабочими?
– интересуется она.
– Распределить на другие производства.
– Хорошо. Прочитать вам информационную сводку из отдела по рынку сбыта?
– Валяй, - отвечаю я, откинувшись в кресле.
Мила откашливается.
– «Сегодня в десять часов утра Африканский конгломерат объявил, что отныне все мертворождённые младенцы, появившиеся на свет на его территории, не являются собственностью матерей, а принадлежат государству. Этой мерой правительство пытается противостоять росту выкидышей, провоцируемых с целью последующей продажи трупов фирмам, занимающимся их распространением». Что вы об этом думаете? Ощутимый удар по нам?
– Ерунда, - отвечаю я.
– Просто перестанут рожать в больницах. У подпольных акушеров прибавится работы и увеличится количество нулей в банковских счетах.
– Но вывоз тоже запрещён.
– А на что контрабанда? К тому же, нам это только на руку - теперь цена уродцев возрастёт. Что-нибудь ещё?
– Нет, это всё.
– Ладно. Ты распорядилась послать специалистов в Германию?
– Всё, как вы велели. Они выехали сегодня вечером.
– Молодец. Выпиши себе премию.
– Спасибо, господин Кармин.
– Пожалуйста. Только смотри, не разори меня, - я отключаюсь и, включив встроенную в столешницу сенсорную панель, начинаю читать новости.
Говорят, человек - либо то, что он делает, либо то, что он думает. Меня называют чудовищем, но я не делаю уродов, я их только продаю. Вы можете возразить, что если б не деньги, которые я плачу людям за то, что они рожают трупы, монстров было бы меньше. Но не мне учить человечество морали. Мы имеем лишь то, что берём сами, а не то, что нам дают, а я щедро плачу за то, что беру. Я никого не заставляю поступать против совести. Каждый сам делает свой выбор, не так ли?
Многие меня ненавидят, но я уверен: это чувство продиктовано завистью. Нет, не к моему финансовому успеху. В Киберграде процветают многие - виртуальная реальность предлагает миллионы возможностей. Ненавидят меня за превосходство. Признавая свой бизнес аморальным, я зарабатываю на смерти и уродствах, даже хуже - провоцирую и то, и другое, но при этом делаю людей свободными: создающие для меня товар - не жертвы бедности и чужой алчности, они - перешагнувшие через грань, приблизившиеся к абсолюту нравственной независимости. Это новое поколение человечества, порвавшее с дряхлым прошлым и идущее к новой эре - пусть и недолгой, ведь у этих людей не будет потомков. Но такова цена, ибо истину нельзя передать по наследству, её можно лишь познать и умереть, не успев в ней разочароваться. Фернену с его упаднической философией тотального нытья даже не снилось, что можно противостоять вырождению в мировом масштабе, не только словом, но и делом пестуя людей нового, хоть и последнего, поколения.