Алеф (CИ)
Шрифт:
Я отвечаю, что нет, поскольку подобные дети обычно не умирают при родах и воспитываются в специальных школах.
– Большая, ужасная ошибка, - качает головой мсье Фернен.
– Из-за гуманизма цивилизация катится в пропасть!
– Почему?
– Как?!
– восклицает француз.
– Разве вы не понимаете? Ведь это малодушие уже привело к тому, что человечество стало тупиковой ветвью эволюции. Оно не развивается, не совершенствуется. Скоро мы вымрем, как динозавры, из-за того, что слабые и откровенно ущербные особи не уничтожаются естественным отбором, а размножаются,
Мсье Фернен уходит из моего кабинета, кипя от возмущения, но счастливый - ведь он заполучил редкий экземпляр.
Его рассуждения о гуманизме и эволюции убоги и смешны: кажется, подобные позиции развенчали давным-давно. Однако ему, должно быть, очень уютно в своём ограниченном мирке ненависти и заблуждений. Ничтожный человечишко, мне он отвратителен.
– К вам ещё один посетитель, - говорит секретарша, когда я нажимаю розовую кнопку.
– Некто доктор Шпигель.
– Кто такой?
– я хмурюсь, безуспешно пытаясь вспомнить клиента с такой фамилией.
– Представился сотрудником медицинского факультета какого-то берлинского института - визитка напечатана по-немецки, не разберу.
– А как тебе подсказывает женская интуиция, кто он?
– спрашиваю я, заподозрив неладное.
– По мне, так священник. У нас в приходской школе был похожий.
– Ты ходила в приходскую школу?
– я удивлён.
– Очень давно!
– хихикает секретарша.
– Так что, пропустить его?
Я задумываюсь: с одной стороны, не хочется нарваться на очередного ханжу, лезущего с проповедями, а с другой, это может оказаться стоящий клиент.
– Проси, - решаю я и, поставив на стол резервуар с самым гадким уродом (лучший тест на лояльное отношение к нашему бизнесу: если человек не коллекционер, его тут же вывернет), усаживаюсь в кресло.
Дверь открывается, и в кабинет заходит высокий мужчина во френче и белоснежной рубашке. У него тёмные, аккуратно приглаженные волосы, серые крупные глаза и плотно сжатый рот. По тому, какой равнодушный взгляд он бросает на плод, я понимаю, что передо мной и не клиент, и не ханжа.
– Вас интересуют трупы животных?
– спрашивает он сходу, останавливаясь перед столом.
– Меня интересуют все трупы, - отвечаю я с улыбкой.
По его первой фразе мне многое становится понятно. Это прагматичный человек. Он хочет делать бизнес, и у него есть идеи, возможности и новая сфера деятельности. Он может расширить и разнообразить товарный рынок. Он нам интересен. Он нам нужен.
Я вижу всё это благодаря опыту и интуиции. Мне не приходится вытаскивать из Шпигеля информацию клещами - он с удовольствием и готовностью излагает свои идеи. Мы быстро находим общий язык и уже через час совершаем экскурсию по заводу. Как и следовало ожидать, в основном его занимает техническая сторона производства - препараты и оборудование. Я выступаю в роли гида и рассказываю о том, как работает моё детище.
Самый примитивный завод по обработке мёртвых детей устроен приблизительно так: друг за другом выстроены три цеха, каждый из которых занят своим
Процесс изготовления экземпляра выглядит приблизительно следующим образом.
Вначале труп попадает на стол патологоанатома, который его вскрывает, извлекает внутренности, наполняет освободившееся пространство формальдегидом, а затем зашивает. Для этого требуется большое искусство: чем тоньше и аккуратнее шов, тем выше цена. С гордостью могу сказать, что у нас работают лучшие специалисты, чьи навыки кройки и шитья вне конкуренции.
После этих процедур труп по конвейеру попадает в следующий цех, где специальная машина, смахивающая на железного осьминога, помещает его в специально приготовленную ёмкость, которая затем по конвейеру перемещается к следующему автомату, который наполняет её формальдегидом или спиртом.
Потом малыш отправляется в бальзамирующую камеру, где находится в течение нескольких часов при определённой температуре, способствующей наиболее полной пропитке органических тканей.
Ни во втором, ни в третьем цехе людей как непосредственных участников производственного процесса нет. Присутствуют только несколько наблюдателей, которые следят за тем, чтобы в работе машин не происходило сбоев.
– Представьте, сколько клиентов привлечёт новая отрасль, - говорит Шпигель, заглядывая в бальзамирующие камеры сквозь толстые небьющиеся стёкла.
– И потом, ведь это, можно сказать, «эконом-вариант», который смогут позволить себе даже скромные коллекционеры - поскольку мутанты-животные пойдут по более низкой цене, чем человеческие аналоги.
– Разумеется, - отвечаю я.
– У вас есть, так сказать, начальный капитал?
– Деньги?
– тревожно уточняет Шпигель.
– Образцы.
– О да!
– в голосе немца слышится облегчение.
– Полная лаборатория: две крысы, три собаки, она лошадь, две коровы, змея и несколько куриц.
– Откуда столько?
– Наш институт находится недалеко от фермерских поселений, а вы бы видели, чем доблестные земледельцы удобряют свои поля!
– на губах Шпигеля появляется усмешка.
– С тех пор, как наше правительство дало разрешение на установку новых стимулирующих башен, двухголовые собаки только что по улицам не бегают! Конечно, прогресс имеет неоспоримые достоинства, но лично мне кажется, что некоторые его стороны…м-м-м, как бы это сказать… не совсем приемлемы.
– Совершенно с вами согласен, - любезно отвечаю я, не пытаясь вникнуть в слова учёного. Когда человек собирается заработать на побочных явлениях прогресса, ему не стоит эти явления критиковать.
– С животными всё понятно. Но в любом случае нужно посмотреть ваши экземпляры, сделать рекламу, оценить спрос.
– Тогда отправьте кого-нибудь со мной в Германию, и я всё покажу, - с готовностью говорит Шпигель.
– Обязательно. И как только всё уладится, ударим по рукам. Между прочим, я предлагаю вам возглавить немецкое отделение нашей фирмы.