Алекс
Шрифт:
— …который предпочел покончить с собой, лишь бы не сказать нам, где она…
Камиль закрыл глаза, как человек, который не хочет видеть катастрофу, виновником которой стал.
— …а тебе, значит, она «не очень-то нравится»? Ты уже говорил об этом кому-нибудь? Или приберег такую сенсацию персонально для меня?
Но, поскольку Камиль ничего не отвечал, не протестовал, хуже того — даже не делал попытки защититься, Ле-Гуэн понял, что в этом деле и впрямь что-то не так. Какое-то отклонение, аномалия… Наконец Камиль медленно произнес:
— Я не понимаю, почему никто не заявил об исчезновении этой девушки.
— О-ля-ля! Да таких случаев сотни, если не тыся…
— …тысячи, я знаю, Жан. Тысячи людей пропадают без вести, и никто не заявляет об этом в полицию. Но согласись — ведь этот тип, Трарье… он ведь, скажем так, не семи пядей во лбу, согласен?
— Ну допустим.
— И не самая утонченная натура.
— Да не тяни! К чему ты клонишь?
— Вот объясни мне, пожалуйста: с чего вдруг он так разгневался на эту девушку? И почему решил ее наказать таким… не вполне обычным способом?
Ле-Гуэн закатил глаза к потолку.
— Он ведь, можно сказать, провел частное расследование в связи с исчезновением своего сына. А потом купил доски, сколотил клетку, нашел уединенное место, где можно держать пленницу долгое время, после чего похитил свою жертву, запер и устроил ей пытку, сходную с поджариванием на медленном огне. И каждый день фотографировал ее ради наглядного подтверждения того, что она все ближе к могиле. И что, ты будешь утверждать, что это — примитивная выдумка?
— Я этого не говорил.
— Да уж конечно! Именно это ты и говорил — ну или, во всяком случае, такой вывод напрашивается из того, что ты говорил. То есть в его мозгу, примитивном мозгу обычного наладчика, возникает идея: а что, если я найду ту девицу, с которой сбежал мой сын, и посажу ее в деревянную клетку, — так? И по какой-то невероятной случайности личность этой девицы никому не удается установить. То есть этот человек, глупый как пробка, без труда находит женщину, которую мы с тобой не можем найти до сих пор!
19
Она почти не спала — ей было слишком страшно. Сильнее, чем когда-либо с момента заточения, ее тело сводили судороги, сильнее, чем когда-либо, она страдала оттого, что не может как следует выпрямиться, нормально поесть, нормально поспать, вытянуть руки и ноги хотя бы на несколько минут… а теперь еще эти крысы! Ее рассудок все больше угасал, порой на протяжении целых часов окружающий мир казался ей размытым, текучим, все звуки доходили до нее словно сквозь вату, как будто они были только эхом, отголосками каких-то других, настоящих, раздававшихся где-то очень далеко отсюда, — хотя на самом деле она слышала собственные стоны, рыдания и глухие утробные вопли, поднимавшиеся откуда-то из глубины ее тела. Она слабела ужасающе быстро, буквально с каждой минутой.
Ее голова то и дело падала на грудь, рывком поднималась, снова падала. От усталости, бессонницы, боли она впала в полубессознательное состояние. У нее совсем помутился рассудок от ужаса перед крысами — теперь они мерещились ей буквально повсюду.
И вдруг, сама не зная почему, она ощутила твердую уверенность, что Трарье больше не вернется, что он оставил ее насовсем. Если он вернется, она все ему скажет. Она повторяла раз за разом, словно заклинание: пусть он вернется, и я ему все скажу, чтобы покончить с этим. Она на все согласна — лишь бы он побыстрее ее убил. Все лучше, чем крысы…
Они спускались по веревке друг за другом каждый день, как только начинало светать. Они возбужденно попискивали. Они знали — она принадлежит им.
Они даже не хотели дождаться, пока она умрет. Они были слишком возбуждены. Никогда еще они не дрались между собой так ожесточенно, как сегодня утром. Они подвигались все ближе и ближе, тянули к ней свои мерзкие усатые морды, обнюхивали ее… Они еще ждали, пока она потеряет последние силы, но все сильнее проявляли нетерпение, все больше нервничали. Когда они решат, что уже пора?.. Кто подаст им знак?
Неожиданно для себя она вдруг вынырнула из своего оцепенения, и на короткое время ее рассудок прояснился.
Фраза, которую он произнес… «Я хочу посмотреть, как ты сдохнешь». Именно так он сказал в самом начале. Позже она никак не могла вспомнить точно, ей казалось, что он сказал: «Я хочу посмотреть, как ты будешь подыхать». Но нет. Он хотел увидеть ее уже мертвой. Значит, до тех пор пока она не умрет, он больше не появится.
Черная крыса с рыжими подпалинами сидела на задних лапках прямо у нее над головой, возбужденно попискивая. Иногда она топорщила усы, вздергивая верхнюю губу, и тогда становились видны ее зубы.
Алекс оставалось только одно… Она вытянула дрожащую руку и просунула кончики пальцев в узкую щель между двумя досками. Раньше она старалась не задевать эти доски, потому что край одной из них неровный, и о него можно занозиться, — но, несмотря на все предосторожности, несколько раз оцарапалась. Она просовывала пальцы в щель, миллиметр за миллиметром, дерево слегка поскрипывало, она продвинулась еще немного, сконцентрировалась, собрала все силы, которые у нее еще оставались, и надавила на доску. Задуманное удалось ей не сразу, несколько раз она возобновляла попытки, но наконец дерево хрустнуло. В пальцах Алекс оказалась длинная, сантиметров в пятнадцать, и острая щепка. Она посмотрела вверх, в щель на дощатой крышке, сквозь которую виднелось брюхо крысы, сидевшей рядом с железным кольцом и тянувшейся от него к потолку веревкой. В следующий миг она резким движением просунула свое оружие в щель и изо всех сил ткнула им в крысу. Та заверещала, пытаясь уцепиться когтями за дерево, но, не удержавшись, полетела вниз с двухметровой высоты. Почти сразу вслед за этим Алекс вонзила щепку в собственную руку и, словно нож, повернула ее в ране. Она закричала от боли.
Из раны заструилась кровь.
20
Розелина Брюно не испытывала ни малейшего желания говорить о своем бывшем муже; все, чего она хотела, — хоть что-то узнать о сыне, исчезнувшем больше года назад.
— Четырнадцатого июля! — трагически произнесла она, словно исчезновение в день национального праздника имело для нее какое-то особое значение.
Камиль встал из-за своего рабочего стола и сел рядом с ней.
Раньше у него было два стула для посетителей — один с удлиненными ножками, другой — с укороченными. В зависимости от обстоятельств беседы он выбирал тот или другой. Психологический эффект в обоих случаях оказывался разным, но весьма впечатляющим. Однако Ирэн не нравились эти полицейские штучки, поэтому он от них отказался. Какое-то время эти стулья оставались в участке, служа в основном для розыгрышей новичков. Розыгрыши, правда, получались не особенно смешными, и в один прекрасный день оба стула куда-то исчезли. Камиль подозревал, что их утащил к себе домой Арман. Он словно воочию видел эту картину: Арман и его супруга сидят за обеденным столом, кто-то на чересчур высоком стуле, кто-то на слишком низком…