Алекс
Шрифт:
Итак, нужно встать, одеться и выбираться отсюда. Быстрей, быстрей!
Алекс попробовала разогнуться. Она надеялась, что почувствует облегчение, но это обернулось пыткой. Все тело было словно парализовано. Невозможно встать, вытянуть ноги, опереться на руки, принять устойчивое положение. Она превратилась в сплошной комок окаменевших мускулов. У нее больше не оставалось сил.
Только для того, чтобы подняться на колени, ей понадобилось не меньше двух минут. Это оказалось невероятно мучительно. Алекс плакала от боли и беспомощности, кричала, с силой колотила сжатыми кулаками по доскам клетки. Но истощение лишило ее сил, она снова упала и сжалась на полу — заледеневшая, обессиленная, неподвижная.
Сколько мужества и силы воли ей понадобилось, чтобы возобновить усилия и мало-помалу распрямить застывшие конечности, пусть и с громкими проклятиями и чудовищным трудом, которого требовало любое, самое простое движение, — приподняться, разогнуть спину, вытянуть шею… Разыгралась настоящая битва — между Алекс умирающей и Алекс живой.
Через несколько минут она, по-прежнему передвигаясь на четвереньках, подняла с пола какую-то тряпку и набросила ее на плечи. Затем доползла до бутылок с водой, схватила одну из них и, открыв, выпила сразу почти все содержимое. Переведя дыхание, она легла на пол и вытянулась на спине, Много (сколько?) дней подряд она ждала этого момента, много дней смирялась с мыслью о том, что никогда его не дождется. Вот так бы и лежать, хоть до самого конца света, чувствуя, как постепенно возобновляется ток крови, оживают мускулы, приходят в движение связки… Даже несмотря на то, что все эти процессы были мучительными. Нечто подобное, должно быть, происходит с замерзшими альпинистами, когда их возвращают к жизни.
Мозг, который тоже потихоньку оттаивал, снова послал сигнал: а если тот человек вернется? Нужно уходить отсюда! Быстрей!
Алекс проверила свои вещи — всё оказалось на месте. Одежда, сумочка с деньгами и документами и даже парик, который был на ней в тот вечер и который похититель бросил в одну кучу со всем остальным. Он ничего не взял. Ему нужна была только ее жизнь — точнее, ее смерть. Перебирая вещи дрожащими от слабости руками, Алекс не переставая оглядывалась по сторонам. Она понимала, что ей стоило бы найти какой-то предмет, который послужил бы оружием, если тот человек неожиданно вернется. На полу валялось много всякого хлама, и, рассмотрев его подробнее, она выбрала небольшой ломик с раздвоенным концом. Похоже, он предназначался для вскрытия ящиков. Зачем похититель принес его сюда? Собирался открыть клетку после того, как жертва умрет? Чтобы ее похоронить?.. Алекс положила ломик рядом с собой. Она даже не сознавала до конца всей безысходности ситуации. Если Трарье вернется, у нее вряд ли хватит сил даже поднять свое орудие, не говоря уже о том, чтобы им воспользоваться.
Она уже собиралась одеться, ка к вдруг впервые обратила внимание на свой собственный запах — отвратительную смесь мочи, рвоты и дерьма. Ее дыхание было зловонным, как у гиены-падальщицы. Она открыла бутылку с водой, потом еще одну и принялась лить воду на себя, смывая засохшую грязь. Руки дрожали, движения были медленными и вялыми. Наконец, кое-как вымывшись, она посильнее растерла себя каким-то покрывалом, найденным здесь же на полу, и почувствовала, как ее конечности понемногу возвращают себе гибкость. Разумеется, никакого зеркала не нашлось, и Алекс не могла увидеть, на кого она похожа. В сумочке лежало карманное зеркальце, и она уже собиралась его поискать, когда мозг послал новый сигнал — последнее предупреждение: да сваливай уже отсюда, мать твою! Пошевеливайся! Быстрей!
Одежда, которую она с трудом натянула, согрела ее еще больше. Ноги отекли, обувь сильно жала. Она с трудом держалась на ногах, лишь со второй попытки ей удалось поднять с пола сумочку. О том, чтобы захватить еще и ломик, пришлось забыть. Шатаясь, она направилась к выходу из зала. У нее было такое чувство, что какие-то движения навек останутся ей недоступными: разогнуть спину, выпрямить ноги, поднять голову. Она двигалась, согнувшись в три погибели, как старуха.
На пыльном полу остались отпечатки ботинок Трарье, и, двигаясь вдоль цепочки этих следов, она следовала из одного зала в другой. Она внимательно смотрела по сторонам, пытаясь понять, откуда же он сюда заходил. В самый первый день, когда она попыталась сбежать, он схватил ее возле недавно замурованного выхода. Но вот чего она тогда не заметила — металлического люка в полу, в самом углу зала. Вделанный в крышку скрученный моток толстой проволоки служил ручкой. Ухватившись за нее, Алекс попыталась поднять крышку, но безуспешно. Она тянула изо всех сил, но крышка не сдвинулась ни на сантиметр. Слезы вновь подступили к глазам, из самых глубин желудка вырвался глухой стон. Она повторила попытку — с тем же результатом. Алекс огляделась вокруг в поисках подручного средства. Она уже понимала, что этот люк — единственный выход, иначе Трарье не отнесся бы с таким спокойствием к ее попытке побега. Он ничуть не торопился, чтобы поймать ее и вернуть на место. Видимо, знал, что даже если она заметит люк, то ни за что не поднимет крышку. Тогда в ней закипел гнев — ужасающий, убийственный, черный. Она побежала обратно — по-прежнему не разгибаясь, спотыкаясь, словно калека. Она распугала тех крыс, которые осмелились вернуться после того, как рухнувшая клетка чуть не раздавила их, — сейчас они снова попрятались. Она подобрала оставленный ломик и три сломанных доски, даже не задумываясь, сможет ли донести их куда нужно, — и, возможно, как раз поэтому ей все удалось. Мысли полностью отсутствовали — осталось только стремление выбраться отсюда, и ничто не могло этому воспрепятствовать. Пусть хоть мертвой, но она отсюда выйдет! Она просунула конец ломика в узкий зазор между крышкой люка и бетонным полом и навалилась на него всем своим весом. Когда крышка приподнялась на несколько сантиметров, она ногой втолкнула в щель обломок доски, снова надавила на свой импровизированный рычаг, просунула в щель вторую доску, затем побежала обратно и притащила другие обломки… Наконец, совершая одно усилие за другим, она сумела поставить ломик вертикально, так, чтобы он удерживал поднятую крышку люка. Свободное пространство не превышало сорока сантиметров — едва достаточно, чтобы протиснуться, ежеминутно рискуя нарушить это хрупкое равновесие, в результате чего тяжеленная крышка обрушилась бы на нее и раздавила.
Алекс остановилась, склонила голову и прислушалась. На сей раз никакого предостережения, никакою совета от внутреннего голоса не последовало. При малейшей неловкости, если она хоть немного заденет ломик, он упадет плашмя, и крышка люка рухнет. Не тратя больше времени на раздумья, она швырнула сумочку в люк и всего через долю секунды услышала слабый глухой звук падения. Значит, тут совсем неглубоко. Даже не додумав эту мысль до конца, Алекс уже протискивалась в люк. Понемногу, миллиметр за миллиметром, она сползала вниз. Несмотря на сырость и холод, она была вся в поту, когда ее нога наконец нащупала опору — казалось, где-то на невероятной, бездонной глубине. Это оказалась ступенька. Алекс уже полностью спустилась, лишь пальцы продолжали цепляться за край люка, — когда, неосторожным движением повернув голову, задела ломик. Он упал, звякнув о бетонный пол, — и тут же крышка люка с адским грохотом обрушилась. Алекс едва успела убрать пальцы — рефлекторным движением, в последнюю микросекунду, — и застыла, охваченная ужасом. Она стояла на верхней ступеньке лестницы, почти в полной темноте. Она была цела. Когда ее глаза немного привыкли к темноте, она подобрала свою сумочку, валявшуюся на несколько ступенек ниже, и снова остановилась, затаив дыхание. Сейчас она пойдет дальше и выберется отсюда… она пыталась внушить себе это, но сама себе не верила. Затем Алекс разглядела железную дверь, припертую стеновым блоком, который с огромным трудом и далеко не сразу откатила в сторону — настолько она ослабела. За дверью оказался пропахший мочой коридор, потом другая лестница, где было так темно, что Алекс пришлось идти вдоль стены, опираясь о нее обеими руками, как слепой, ориентируясь лишь на далекий слабый свет. Скорее всего, на этой самой лестнице она ударилась головой и потеряла сознание, когда Трарье тащил ее по ступенькам вниз. Верхние ступеньки лестницы оказались перегорожены тремя поперечными перекладинами, идущими подряд. Алекс перешагнула их одну за другой. Затем, в конце туннеля, она увидела нечто вроде широкой вентиляционной трубы, за которой наконец-то обнаружила выход, закрытый прямоугольной жестяной пластиной, вертикально укрепленной в проеме стены. Свет снаружи едва просачивался, и Алекс пришлось ощупывать эту пластину, чтобы попытаться понять, как она держится. Она толкнула пластину от себя, но та не поддалась. Тогда Алекс попыталась потянуть ее к себе. Пластина сдвинулась с места. Она оказалась не тяжелой, и Алекс осторожно вытащила ее из проема, после чего прислонила к стене рядом с собой.
Свобода.
На нее повеяло свежим ночным воздухом, к которому примешивались запахи влажной земли и воды. Было темно, однако ясно ощущалось — там, снаружи, царит жизнь. Пластина скрывалась в небольшом углублении в стене, расположенном вровень с землей. Алекс выбралась из прохода — и почти сразу же обернулась, чтобы посмотреть, удастся ли ей загородить его вновь. Но затем отказалась от этой идеи. Ей уже ни к чему соблюдать предосторожности — при условии, что она уйдет немедленно, сейчас же. Со всей быстротой, на которую будут способны ее одеревеневшие конечности и ноющие мышцы, она отошла от зияющей ниши.
Метрах в тридцати виднелась пустынная набережная. Там она различила несколько одноэтажных жилых домов, почти все окна были темными. За ними, очевидно, пролегала улица и проезжая часть — оттуда доносился обычный городской шум, слегка приглушенный в этот час.
Алекс двинулась туда.
Вот он и бульвар. Алекс понимала, что из-за огромной усталости не сможет идти слишком долго. К тому же ее буквально ослепил свет уличных фонарей — у нее даже закружилась голова, и ей пришлось ухватиться за фонарный столб, чтобы не упасть.
Непохоже, что тут можно найти какой-то транспорт…
Хотя нет. Чуть подальше она заметила стоянку такси.
Вокруг не было ни души. Но так или иначе — само по себе рискованно брать такси, подсказывал измученный мозг. Нет лучшего способа оказаться схваченной и доставленной в полицию…
Но, напоминая об этом, он так и не смог предложить более подходящее решение.
27
В тех случаях, когда, как сегодня с утра, предстояло сделать много дел и сложно было выбрать, с чего начать, Камиль предпочитал действовать по принципу «Самое срочное — ничего не делать». Она из составляющих его метода заключалась именно в том, чтобы откладывать дело в долгий ящик до последнего момента. Он изобрел эту методику еще в те времена, когда выступал в Школе полиции, и назвал ее техникой зависания. Конечно, по логике вещей над этим стоило всего лишь посмеяться, особенно учитывая рост и вес автора, который мог зависнуть в воздухе в буквальном смысле этого выражения, — но посмеяться никто ни разу не рискнул.