Александр Башлачёв - Человек поющий
Шрифт:
Ставили на чудо — выпала беда.
По оврагу рыщет бедовая шайка — Батька-топорище да мать моя — нагайка.
Ставили артелью — замело метелью.
Водки на неделю, да на год — похмелья. Штопали на теле. К ребрам пришивали.
Ровно год потели — ровно час жевали.
47 Часто автор пел «...сталинные шпоры».
Пососали лапу — поскрипим лаптями.
К счастью по этапу. К свету — под плетями.
Веселей, вагоны! Пляс да перезвоны...
Кто
Вдоль стены бетонной — ветерки степные.
Мы тоске зеленой — племяши родные.
Нищие гурманы. Лживые сироты
Да горе-атаманы из сопливой роты.
Приоткрой окно нам, мальчик равнодушный!
Мы снежок припомним
там, где будет душно.
Вспомним зиму нашу — снежные кафтаны69.
...Вслед крестами машут сонные курганы.
Октябрь 1984 (Приводится по распечатке Людмилы Воронцовой, 1984)
Некому берёзу заломати /
Окно в Европу
Уберите медные трубы!
Натяните струны стальные,
А не то сломаете зубы Об широты наши смурные.
В одной из редакций после этой строфы была еще одна: «А хрен на нас управа! Поезд без дороги! / Только нам и славы, что кованые блохи. / Только и подарков то, что не отняли. / А мертвому припарки, как живым медали». Звучит на записи «Песни шёпотом» (Череповец, ноябрь 1984).
В более поздней редакции первые три строки этой строфы выглядят так: «А мертвякам припарки, как живым — медали. / Только и подарков — то, что не отняли. / Нашим или вашим липкие стаканы?» Строфа приводится по правленной автором распечатке.
Искры самых искренних песен Полетят как пепел на плесень.
Вы всё между ложкой и ложью,
А мы всё между волком и вошью.
Время на другой параллели Сквозняками рвётся сквозь щели,
Ледяные черные дыры —
Окна параллельного мира.
Вы нам — то да сё, трали-вали.
Мы даём ответ — тили-тили70.
Вы для нас подковы ковали.
Мы большую цену платили.
Вы снимали с дерева стружку.
Мы пускали корни по новой.
Вы швыряли медну полушку Мимо нашей шапки терновой.
А наши беды вам и не снились.
Наши думы вам не икнулись.
Вы б наверняка подавились.
Мы же — ничего. Облизнулись...
Лишь печаль-тоска облаками Над седой лесною страною.
Города цветут синяками.
Да деревни — сыпью чумною.
Кругом — бездорожья траншеи.
Что, к реке торопимся, братцы?
70 В более поздней редакции две первые строки этой строфы вы глядят так: «Через пень колоду сдавали / Да окно решеткой крестили».
Стопудовый камень на шее.
Рановато, парни, купаться...
Хороша студёна водица,
Да глубокий омут таится.
Не напиться нам, не умыться,
Не продрать колтун на ресницах.
Вот тебе обратно тропинка И петляй в родную землянку.
А крестины там, иль поминки —
Всё одно там пьянка-гулянка.
Если забредёт кто нездешний —
Поразится живности бедной,
Нашей редкой силе сердешной Да дури нашей злой-заповедной.
Выкатим кадушку капусты.
Выпечем ватрушку без теста.
— Что, снаружи — всё ещё пусто?
А внутри по-прежнему тесно...
Вот тебе медовая брага — Ягодка-злодейка-отрава.
Хочется — качайся налево.
Хочется — качайся направо71.
71 В более поздней редакции автор заменил предыдущие две строки строфы на: «Вот тебе, приятель, и Прага. / Вот тебе, дружок, и Варшава». Леонид Парфёнов поясняет: «Эти строки появились из моих рассказов о поездке в Польшу. Это намекало, соответственно, на ввод танков в Чехословакию в 1968-м и на военное положение в Польше, которое было введено 13 декабря 1981-го и тогда еще сохранялось, чему я был свидетелем. Но намек был слишком явный, и он смягчал».
Вот и посмеёмся простуженно.
А об чем смеяться — неважно.
Если по утрам очень скучно,
А по вечерам — очень страшно.
Всемером ютимся на стуле.
Всем миром на нары-полати.
Спи, дитя моё, люли-люли.
Некому берёзу заломати.
Октябрь 1984
(Приводится по правлен ной автором распечатке)
Музыкант74
С восемнадцати лет Он играл что попало
Для крашеных женщин и пьяных мужчин.
Он съедал в перерывах по паре холодных котлет. Музыкант полысел.
Он утратил талант.
Появилось немало морщин.
Он любил тот момент,
Когда выключат свет и пора убирать инструмент.
А после игры,
Намотав на кулак электрические шнуры,
Он вставал у окна.
И знакомый халдей приносил ему рюмку вина.
73 Эта строфа на известных записях отсутствует.
74 Песня посвящена Вячеславу Кобрину и группе «Рок-Сентябрь».
Он видел снег на траве.
И безумный оркестр собирался в его голове. Возникал дирижер.
Приносил лед-минор и горячее пламя-мажор.
Он уходил через черный ход.
Завернув килограмм колбасы В бумагу для нот.
Он прощался со мной.
Он садился в трамвай.
Он, как водится, ехал домой.
И из всех новостей Самой доброй была Только весть об отъезде детей.
Он ложился к стене.
Как всегда повернувшись спиной к бесполезной жене. И ночью он снова слышал Эту музыку...
Наутро жена начинала пилить его Ржавым, скрипучим смычком.