Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1
Шрифт:
все косяки, совершенно невинная жена, вяжущая чулок,
некая подлая в красном, и Наташа не из той пьесы, и
молчаливый любовник» и т. д. Он ловко закончил про
лог, не рассказав ничего о пьесе, потому что сам не
знал, чем она кончится.
Некто в черном стоял перед занавесом, который был
сделан из шалей. Когда пролог кончился, Блок остался
совсем близко у кулисы или, вернее, у занавешенной
двери, сбоку, чтобы руководить представлением.
Открыли
детельным чулком на спицах ходила на пуантах, при
лежно вязала, вздыхала об отсутствующем муже и рас
сказывала зрителям о своей невинности. Когда Блок
нашел, что она рассказала о себе достаточно, на сцену
был выпущен Ревнивый муж. Он громко вздыхал, стонал,
заламывал руки, опираясь о косяк двери. Невинная
жена, чтобы спастись от первой вспышки ревности, по
спешно набросила на голову шарф и хотела уйти, как
вдруг навстречу ей устремился Молчаливый любовник
в черной маске и, как-то механически разводя руками,
обнял ее и поцеловал. Бросив полный страха взгляд на
Ревнивого мужа, она быстро удалилась на носочках
в ужасе, как Эсмеральда, не забыв, впрочем, вытереть
щеку после поцелуя маски. Между тем Молчаливый лю
бовник с мрачным видом проследовал дальше по сцене,
по дороге поцеловав кстати Ревнивого мужа. Последний
отмахнулся от него, как от мухи, добросовестно оперся
обо все косяки и, завернувшись в плащ, застыл в позе
отчаяния. Тут вышла Некая подлая в красном и стала
всячески стараться обратить на себя внимание Ревнивого
мужа, но это ей не удавалось. Ремарка (в костюме Сне
гурочки) заявила, что сейчас стол и скамью уберут, а
зрители пусть вообразят, что они видят перекресток и
450
месяц, потому что Некая подлая в красном должна гово
рить монолог на перекрестке к месяцу щербатому,
Я просила Блока, чтобы он разрешил мне сказать толь
ко несколько слов: пожаловаться месяцу на холодность
Ревнивого мужа, поворожить на перекрестке и кончить,
но Александр Александрович неумолимо заявил:
— Нет, вы должны говорить долго, по крайней мере
страницу, так полагается.
Я уже упомянула о том, что мой монолог украсила
отповедь Сологубу, и все сошло вполне благопо
лучно.
В следующем действии Некая подлая в красном при
шла, закутанная в черный платок, к Невинной жене я
предложила ей купить молоко, в которое был подсыпан
яд. Тут вдруг появилось новое лицо, именуемое Ната
шей. Она была в костюме средневековой дамы из «Ба
лаганчика», наговорила какой-то ерунды про
пила отравленное молоко, приняв его за лимонад, и, ка
жется, намеревалась надолго еще остаться на сцене,
когда Молчаливый любовник, по своему обычаю, неожи
данно поцеловал ее. Она в замешательстве поспешила
уйти. Ремарка сейчас же попросила публику считать, что
яд не выпит, так как Наташа — действующее лицо из
другой пьесы и выпущена на сцену помощником режис
сера нечаянно.
Невинная жена благополучно выпила отравленное
молоко и стала умирать. Тогда муж, вдруг поняв свою
неправоту и придя в отчаяние, закололся на сцене, то
же самое сделала Некая подлая в красном (или, вернее,
в желтом), когда увидела его гибель. Молчаливый лю
бовник задумался, соображая, кого бы поцеловать, но,
вспомнив, что перецеловал всех, подошел и поцеловал
Ремарку, вызвав ее неожиданную реплику: «Ах ты, мер
завец! Не на такую напал». Последняя реплика не была
импровизацией: ее продиктовал Блок. Он же обязал
Ремарку говорить бесстрастным голосом, никак не тони
руя, что получалось очень смешно. Замечательно играли
свои роли Молчаливого любовника Мейерхольд и Блок —
Некто в черном. Он так и остался весь вечер в черном
плаще, как и все мы в наших костюмах. Вечер удался —
актеры и зрители остались довольны друг другом. Было
как-то особенно приятно и весело.
16*
451
ДВОЙНИК ПОЭТА. КОНЕЦ «СНЕЖНОЙ ДЕВЫ»
Вот оно, мое веселье, пляшет
И звенит, звенит, в кустах пропав.
Блок
Непонятная случайность соединила однажды певца
Фигнера с символистами. Это был концерт Фигнера в
Малом заде Консерватории, участвовать в котором поче
му-то пригласили Блока, Городецкого, Волохову и Ве-
ригину.
О знаменитом певце не могу ничего сказать. Голос
свой он уже потерял, и в этот вечер я его почти
не слушала. Помню, что очень волновалась перед выхо
дом. Публика состояла главным образом из старых по
клонников Фигнера, и мы были, в сущности, тут ни к
селу, ни к городу. Я прошептала тихонько: «Как я
боюсь». Вдруг H. Н. Фигнер взял меня за руку и ска
зал: «Какие пустяки. Я вас выведу». Не успела я опо
мниться, как он действительно вывел меня за эстраду.
В публике послышался шепот: «Это его дочь». Я читала
«Кентавра» Андрея Белого, но дочери Фигнера старые
поклонники, очевидно, решили все простить, и я имела