Александр Грозный. Исчадия Ада
Шрифт:
Казённые стекольные, железоделательные и ткацкие предприятия принимали только медную монету, и та входила в оборот города Ростова довольно уверенно. Образовалось даже что-то похожее на государственный банк, пока называемый обменной избой. В этой избе приезжие купцы могли оставить на хранение свои деньги, обменять их на медные по курсу «новгородок» и получить бумажный именной вексель. С этим векселем торговый гость мог доехать до Казани, Астрахани или даже до Персии, где обменять его на золото, или серебро. Так Санька сократил потери золота от грабителей караванов и пиратов Каспийского моря, так же начал экспансию медной монеты и бумажных денег в торговлю.
Отбросив
Поэтому он подумал-подумал и понял, что лучшей защиты, чем придумал Самуил Яковлевич, придумать не сможет. Да и нужно ли? Известно ведь, что лучшее — враг хорошего. Успокоив свою душу принятым решением, он подумал, что утро вечера мудренее, а день оказался насыщенным переживаниями, и отправился в опочивальню.
Однако утро его встретило сообщением Адашева, что ночью его жена и сыновья Темрюка сбежали. Александр, не особо удивившись сообщению, сделав вид, что побегу пленников огорчился и был вынужден организовать их преследование. Организовав его, провёл разъяснительную беседу с оставшимися под его рукой черкесами, сразу выделив среди них и возвысив младших родичей Темрюка. После этого примерно треть отряда снялась и убыла вслед за беглецами, но оставшееся войско Саньку порадовало. Он, честно говоря, ожидал худшего результата.
Поблагодарив оставшихся воинов, Александр пообещал каждому из них по османской принцессе, и приказал собираться в поход на Константинополь. Всего черкесов осталось около полутора тысяч и здесь в столице пороховая бочка с подожжённым фитилём ему была не нужна. Вот он и отдал распоряжение снаряжать корабли для отправки черкесов в уже взятый Мустафой Трапезунд.
Только к вечеру Санька, подсчитав запасы, необходимые для отправки войска и осознав, что бунт пока откладывается, смог расслабиться. Обмывши тело от дневной суеты и отужинав в одиночестве (бывший хирург где-то пропал) Александр расслабился и нырнул в тонкий мир.
[1] Полевик — дух-хозяин поля в мифологии восточных славян. Обычно считалось, что на каждом поле должен быть один и единственный полевик, обитающий в различных неровностях рельефа. Время его активности чаще приходится на полдень или знойный день. Полевик охранял поле, влиял на его плодородие и благополучие пасущегося на нём скота.
Глава 10
Александр осторожничал, и переход по тоннелю прошёл неторопливо. Саньке даже удалось разглядеть похожие на закрытые дверьми коридоры ответвления. Зато выход в «ноосферу» двухтысячного года произошёл неожиданно, как у Незнайки писателя Носова, выпавшего в «подлунный мир». В туннеле сначала образовалось пятно света, которое вскоре расширилось, а потом вдруг окутало Санькино эфирное тело. И Александр снова увидел свой мир.
Он «выпал» над той точкой, из которой ушёл из этого мира. Выпал и завис. Словно космонавт на самой низкой геостационарной орбите. Санька
Он увидел тот барак, из которого ушёл на свой последний путик и тот пенёк, с которого ушёл в иной мир. Собственно, на этом пеньке и сходилась начерченная его личным интеллектом траектория туннеля, хоть и смутно, но угадывавшегося в озаряющем Саньку радужном свете ноосферы.
На территории зимовья, где обычно собирались хозяева этого охотничьего участка, присутствовали знакомые ему люди. У Саньки защемило где-то там, где должно было быть сердце. Однако его тело находилось сейчас не в этом мире, а за пятьсот лет от него. Санька в нём был бестелесным духом, как и все другие неприкаянные сущности.
Даже у камней, деревьев и животных было материальное тело, а у Александра не было. Хотя… Что значит, даже? Они и были материальными телами, имеющими разной степени напряжённости энергетику. А вот духи и Санька материальных тел в этом мире не имели. Хотя, правды ради, и в том мире Санькиного тела тоже не было, так как он был вынужден растворить его в том тонком мире. Как он делал при перемещении тела с одного места в другое. И сила, удерживающая его тело в эфирном состоянии, как заметил Санька, постепенно таяла. Не могла Санькина энергетическая оболочка, почему-то, подпитываться от света этого мира.
Однако, времени, как прикинул Александр по скорости убывания силы, у него ещё было достаточно, чтобы оглядеться и поразмыслить, что делать дальше. Главное сейчас — определиться с возможностью перемещения душ, не нашедших упокоения. Почему-то Санька понимал, что эти сущности он не сможет переместить в мир шестнадцатого века, как переместил сущность Самуила Яковлевича. Не всё так просто было с неприкаянными сущностями, привязанными к здешнему материальному миру.
Александр «опустился ниже» и сместился к самому зимовью. Здесь тоже стояла осень — конец октября. Лист с деревьев упал. Санька знал, что разрешена охота практически на любого зверя: рысь, лисицу, медведя, росомаху, или на копытного: кабана, косулю, оленя, лося. Самый сезон для хорошей охоты.
У Александра снова заныла душа. Как бы он хотел так же, как эти мужики, взять свой карабин и пройтись по лесу. По только что опавшему листу к зверю, конечно, не подойдёшь, но так даже и лучше. Ведь не только за мясом идёт охотник в лес. Мясо взять большого ума не надо. Засесть на «соли» и дождаться прихода оленя. Вот тебе и мясо. Кабана тоже известно, где искать. Вот за ним и можно сейчас походить. Главное, не лезть далеко в сопки и не особо удаляться от дорог, чтобы подъехать за мясом на машине.
Здесь тоже стоял вечер, и знакомые охотники занимались приготовлением ужина на уличной печи. На огромной сковороде шкворчало мясо, но его запаха Санька не чувствовал. Он попробовал проникнуть в сознание одного из охотников, но у него ничего не получилось. Не пускал в себя Саньку этот мир. Не пускал…
— Обидно, слушай! — «проговорил» Александр искренне расстраиваясь. — Ну и какого хрена, тогда, мне тут делать? Просто летать и смотреть?
Обидно было до тошноты. Санька ощущал себя в комнате с закрытыми окнами и дверями, которые никак нельзя было открыть или разбить. Александр попытался с разгона влететь в душу ближайшему охотнику, но просто проскочил сквозь него. Или, вернее, обтекая его.