Александр II
Шрифт:
Дьячков сел, посмотрел на Саушкина:
– На вашу жизнь я нагляделся, Поликарп, когда в бараки фабричные хаживал. И труд заводской разве что с каторжным сравнишь.
Ладонь Сухова приглаживала траву, с крестьянской жадностью пальцы ощупывали упругие стебли. Сказал сокрушаясь:
– Сено какое пропадает…
Василий повернулся к Сухову, продолжал своё:
– И в деревне не лучше, темнота, к весне народ от голода пухнет. Ходили наши в деревни, с мужиками беседуют, а они тебе твердят: всё от Бога.
– Ты, Василий, говори,
– Мозги куриные у ваших стариков, хорошего человека в тюрьму упекли.
– Не суди, да и сам судим не будешь
– Не хочу говорить с тобой, – Дьячков отмахнулся, встал. – Давай, Саушкин, котелок, горяченького принесу.
Помахивая котелком, Василий направился к кухне. Шёл он неторопливо, высоко, по-журавлиному поднимая ноги. Глядя ему вслед, Поликарп вспомнил, как организовался у них на Патронном кружок и пропагандист из студентов обучал их грамоте, занимался с ними географией и историей. Исподволь, всё больше примерами из жизни других народов говорил о том, как устроены государства, где нет царей…
Человек шесть посещали кружок. Саушкину нравились занятия, казалось, рано или поздно, а жизнь будет переделана, и совершит это рабочий народ.
Однажды пропагандист привёл товарища. Тот оказался такой же, как и слушатели, рабочий, плотничал где-то на верфи. Звали его Степаном Халтуриным. Позже, когда Поликарп поближе познакомился с Халтуриным, много узнал от него такого, за что жандармы не милуют. Степан сразу же предупредил: «Держи, Поликарп, язык за зубами, не всякому открывай душу».
Слова эти Саушкин хорошо запомнил, даже Дьячкову не рассказывал о кружке.
Мысль о заводе и Халтурине всколыхнула Поликарпа. Вспомнился ему тёмный сырой барак, место на дощатых нарах. Вернётся, бывало, со смены, наскоро поест, и спал не спал – как будил его рёв фабричных труб. Голос свой, заводской, узнавал из многих – сиплый, с надрывом.
Барак оживал, приходил в движение, выбрасывал в темень обитателей. Горели редкие уличные фонари, прятался в караульной сторож, в распахнутые заводские ворота втягивался работный люд…
Увидев возвращавшегося Дьячкова, Сухов подхватился и, размахивая котелком, рысцой потрусил за щами. Поликарп усмехнулся: Сухов старался попасть на кухню, когда там оставалось мало солдат – авось повар расщедрится и плеснёт чуток больше.
Василий протянул Поликарпу котелок. В редких щах из кислой капусты плавал кусок солонины с костью.
– С душком, – заметил Дьячков.
– В фабричной лавке каждодневно такое.
Не успели солдаты с едой справиться, как загромыхали турецкие пушки. Снаряды рвались с далёким недолётом, поднимая комья земли и щебня. Внизу пришли в движение таборы Шакир-паши.
Батальон орловцев занимал позиции. Сухов ел торопливо, приговаривая:
– Святый Боже, святый крепкий, святый бессмертный, спаси и помилуй нас.
Дьячков повернулся к Поликарпу:
– Пошли?
– Оно бы лучше наперёд пальнуть разок-другой.
– Патроны берегут, а солдата не жалеют, – сказал Дьячков. – На штык вся надежда.
– Солдата бабы рожают, а патроны деньгу стоят.
Первыми на перевал двинулись черкесы, спешившись, они размахивали саблями. За ними тронулась турецкая пехота…
– Началось, – промолвил Столетов, наблюдая развернувшуюся атаку. – Господа, – он повернулся к стоявшим поблизости офицерам, – прошу следовать в батальоны и дружины.
У Орлиного Гнезда взорвались заложенные накануне фугасы.
– Преждевременно! – огорчился Столетов.
Турки обошли фугасы лесом. По траншеям передали приказ Столетова принять в штыки. Саушкин примкнул штык, выбрался на бруствер, кивнул Дьячкову:
– Пойдём, Василий.
Вслед за Саушкиным кинулись на неприятеля орловцы, а с горы Святого Николая ударили болгарские дружинники, гнали османов, пока не заиграли трубы, возвещая конец контратаки.
Южную сторону шипкинского укрепления со стороны Долины Роз составляла гора Святого Николая. Три батареи, получившие возможность кругового обстрела, в каждую минуту готовы были направить жерла пушек на наступающего противника.
По другую сторону дороги стояла Стальная батарея из шести дальнобойных крупповских орудий, отбитых у турок ещё в дни наступления генерала Гурко.
А позади передовых укреплений, по обеим сторонам дороги, что уводила на Габрово, две батареи – Круглая и Полукруглая.
Система траншей и окопов, где засели стрелки, позволила защитникам перевала запереть дорогу таборам Сулейман-паши.
Куда ни глянь, кругом гористая местность, гряды горных хребтов. Генерал Столетов смотрел на тянувшиеся не более чем в двух верстах хребты с правой и левой стороны от Шипки и думал о том, что если противник пошлёт на горы Лысую и Малый Бедек своих солдат, он получит господство над Шипкой, в том числе и над горой Святого Николая. Турки смогут перекрёстно простреливать всю шипкинскую оборону. Занять бы эти горы, закрепиться там, но какими полками? Если бы он, генерал Столетов, располагал такими возможностями… Ожидать подкреплений от генерала Радецкого в ближайшее время нереально.
Первая попытка османов овладеть Шипкой отбита. Столетов уверен: Сулейман-паша на этом не успокоится. Его армия копит силы, и может случиться такое, что она от прямых атак перейдёт к осаде Шипки.
У Саушкина было много атак, но одна запомнилась особенно.
Наступавший по перевальной дороге табор командование решило отрезать и уничтожить фланговыми ударами, обойдя лесом, с одной стороны батальоном орловцев, с другой – болгарской дружиной.
По левому флангу табор обошли болгары, по правому – орловцы, ударили разом, отрезали путь к отступлению. А с фронта батальон стрелков насел на османов.