Александр III: Забытый император
Шрифт:
Едва мы спустились вниз, как гранаты и пули стали вырывать у нас целые ряды. Мы шли, а за нами оставались убитые и раненые. До редутов оставалось уже шагов двести. Я повернулся вполоборота к роте, поднял правую руку с саблей и только успел сказать: «Вперед, ребята! Смелей!» – как вдруг меня что-то ударило и обожгло. Правая рука бессильно опустилась, но боли я не чувствовал. Только увидел, что кровь бежит из руки и груди. Значит, кончено, дальше идти нельзя…
Я повернулся, сказал роте: «Вперед, братцы!», а сам пошел назад, опираясь на руку солдата.
– Бобби! – Цесаревич поднял стакан. – Выпьем не чокаясь. За павших в последнем штурме Плевны, ведь погибло тринадцать тысяч русских и три тысячи румынских бойцов!..
В ушах у него до сих пор звучал плачущий голос раненого солдатика:
– Ваше высочество!.. Дошли… Ей-богу, дошли… До самого валу добежали… Да вдруг кричат сзади: «Назад! Назад!» Так и пропало…
Ему вторил с другой койки:
– Кабы минутку дружнее подхватили наши, редут был бы взят! Ведь на валу, почитай, были!
– Все говорят, что Скобелев мог ворваться в Плевну, но его не поддержали… – вставил Шувалов.
Да, Скобелев занял два редута и молил о подкреплениях. Но обескровленные войска были отведены на прежние позиции. Уже на другой день горстка храбрецов Скобелева отбивалась от наседавшей массы турок. В одном редуте часть бруствера была устроена из наваленных трупов. Четыре ожесточенных атаки были отбиты, и что грустнее всего – на глазах всей русской армии, от которой герои не могли получить никакой помощи…
– Представь себе, – говорил наследник, разливая водку, – представь, что дядя Низи перед последним штурмом говорил, будто цель оправдывает средства. Боже! Ведь так цинично могут сказать лишь революционеры! Это же их язык! Но сколько еще ляжет в болгарскую землю русских воинов!..
Теперь едва ли не на каждом собрании кружка народовольцев они пели песню о третьей Плевне. Им казалось, что кровавые неудачи в Болгарии отрезвят наконец общество и народ от патриотического угара и позволят успешно продолжить разрушение монархии. Разрушение – любыми средствами…
– Признаете ли вы, Лев Александрович, что цель оправдывает средства?
Вождь «Земли и воли» Александр Дмитриевич Михайлов впился своими серыми влажными глазами в лицо Тихомирова.
– Да! Безоговорочно! – ответил тот.
– Принимаете ли вы террор как средство, дезорганизующее правительство?
– Принимаю, но только как путь к государственному перевороту…
В небольшой трехкомнатной квартирке, принадлежащей Екатерине Сергеевой, курсистке, которая готовилась стать фельдшерицей, происходил прием нового члена в организацию «Земля и воля». Александр Михайлов совершал церемонию с серьезностью
– Вы будете приняты в нашу организацию, если теперь признаете ее устав…
И Михайлов принялся параграф за параграфом зачитывать евангелие землевольцев.
Он говорил взволнованно и страстно. Русые волосы немного волнились над его высоким лбом, а рыжеватые усы и борода прыгали в такт словам. Михельсон согласно кивал головой, следя, как отвечает Тихомиров.
Собственно говоря, это было чистой формальностью. Всех бывших «чайковцев» встречали с радостью. Программа организации сводилась к созданию строя, который якобы осуществлял идеалы народа – общность земель, федеративное устройство. «Обыкновенная народническая чепуха, – сказал себе Тихомиров. – Повторение прежних ошибок…»
Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что хождение в народ провалилось именно из-за незнания народа и его нужд. Выйдя на волю, Тихомиров жадно расспрашивал народовольцев, всякий раз поражаясь тому, как превратны их представления о крестьянстве, которое сам он довольно хорошо понимал.
– Зачем ты ходил в деревню? – спрашивал Тихомиров бывшего студента-медика, тоже жившего с фальшивым паспортом.
– Мы только говорим о народе, но не знаем его. И я мечтал пожить жизнью народа и страдать вместе с ним…
Таков был ответ энтузиаста, который, впрочем, пережил горькое разочарование. Он считал грехом пользоваться благами жизни, когда народ живет в нищете, отрастил бороду, опростился, пахал землю и не выдержал испытания. Другие же шли в деревню, желая просто посмотреть на народ, о котором так много толковали в Петербурге. Встречались и довольно примитивные фанатики, которые верили, что стоит им забраться в деревню, как она сразу пойдет за пропагандистом. Таких чаще всего крестьяне сдавали уряднику. Все это было, конечно, наивно, мало продумано, и лишь немногие шли в деревню, желая по личным наблюдениям познакомиться с тем, как живет народ и о чем он думает. Однако и тут на каждом шагу попадались казусы. Вот милейший человек – инженер путей сообщения, у которого Тихомиров иногда ночевал в Петербурге. Теперь он позабыл о своей страсти, которая, словно эпидемия, охватила интеллигенцию, а еще недавно…
– Вижу, – рассказывал он, посмеиваясь, Тихомирову, – что почти все мои знакомые «пошли в народ». Пью утром чай и думаю об этом. Почему же я-то не иду туда же? Взял саквояж, побежал на вокзал, купил билет до Новгорода и сел на поезд. Проехал несколько станций и все жду, где же мне слезть с поезда? С какого места начинается настоящий народ? И решил сойти на следующей станции. Взял свою поклажу и пошел по деревне. Зашел в трактир и сел пить чай. Было воскресенье, народу в трактире набралось много, и я завел разговор.