Александр III
Шрифт:
Не желая попасть под сметающий всё орудийный огонь, пешие и конные бросились через Кара-Лом вброд, но тинистое, вязкое дно засасывало беглецов. По реке плыли красные фески, а в воздухе стояло ржание гибнущих лошадей. Весь скат противоположной возвышенности покрылся беспорядочной толпой бегущих турок. Они отстреливались, но на ветер пускаемые пули не причиняли никакого вреда. Вражеские батареи поорудийно снялись и покинули поле сражения. Замолкли мало-помалу пушки, затихла ружейная перестрелка. Позиция осталась за нами…
День уже был на исходе. Свинцовые тучи, надвигаясь с севера, постепенно заволокли небосклон, густой
Не красно было и наступившее утро: те же туман, дождь и слякоть. Временами туман рассеивался, и видно было, как турки неутомимо зарывались в землю. Но вот на правом берегу Кара-Лома появилась кучка людей, которые несли белый флаг.
Тотчас дали знать генерал-лейтенанту Дризену. По всей линии пронёсся сигнал: «Слушайте все!» Оказалось, что Мехмет-Али-паша прислал парламентёров просить перемирия до солнечного заката, чтобы убрать, по мусульманскому обычаю, тела погибших.
Грустное зрелище представляло собой поле битвы, где вперемешку валялись тела турок и русских; впрочем, турок было куда больше. В стороне от всех, на лужайке, одиноко лежал совсем юный солдатик-бессарабец. Под головой – ранец, руки сложены на груди, на лбу – небольшой шейный образок. Тут же рядом – сумочка с сухарями и подсумки, а на них бережно положено ружьё. Должно быть, тяжело был ранен, бедняга, чувствовал, что не доползти ему до перевязочного пункта. И вот, выбрав уединённое место, он спокойно приготовился встретить смерть…
На другой день в Копровице, на полдороге до Белы, цесаревич написал своей Минни:
«25 августа провёл я ужасный день и никогда его не забуду…»
7
– Только быстрым отступлением к Беле можно спасти оба корпуса от частичного поражения…
Александр Александрович сидел в избе, занимаемой Ванновским, обсуждая последствия сражения при Аблово.
– Согласен, ваше высочество. – Начальник главного штаба расстелил карту. – Предстоит совершить фланговые марши и предупредить турок у реки Янтра. Генерал Дризен окружён с трёх сторон. Ему предстоит пробиваться по единственной дороге, которая проходит через ущелье. К тому же она до сих пор загромождена повозками с ранеными. Его высочество Владимир Александрович с двенадцатым корпусом идёт с севера на юго-запад через Широко, подставляя противнику свой левый фланг. Мы опасались наступления турок по осман-базарской дороге на Тырново, где расположен отряд генерал-лейтенанта Гана. Но теперь…
– Но теперь, – перебил его наследник, – ясно, что сближение с нашим правым крылом гибельно! Александру Фёдоровичу надлежит немедля идти с юга на северо-запад, подставляя туркам свой правый фланг! Во что бы то ни стало необходимо успеть совершить фланговые марши!
В этот момент появился адъютант граф Шувалов.
– Александр Александрович, – по-свойски обратился он к наследнику, которого во внеслужебное время называл запросто Сашей, – депеша по телеграфу от великого князя: «Турки в больших силах подошли к Широко…»
Сохраняя внешнее хладнокровие, цесаревич задумался. Ведь этим манёвром турки отрезали от него
– Пётр Семёнович! – спокойно сказал цесаревич. – Соберите совет…
Подавленные случившимся, в избу сошлись вслед за графом Воронцовым-Дашковым штабные офицеры. Предложения сыпались одно за другим.
– Так как положение тяжкое, хуже придумать нельзя, – говорил старший адъютант штаба Степанов, – то вашему высочеству следует поспешить в Белу…
– Нет, – возразил Воронцов-Дашков, – главнокомандующему надобно срочно отправляться назад, в тринадцатый корпус!
– А может быть, лучше поехать на юг, навстречу отряду генерала Гана? – подумал вслух Ванновский, преданно глядя на цесаревича своими маленькими, близко посаженными глазками.
Выслушав спокойно все советы, Александр Александрович заметил:
– Все вы говорите только о том, что мне делать. А о войсках как будто забыли… Хорошо, скажу о себе. Во-первых, касательно Белы. Ехать туда ни к чему. Если турки действительно в Широко, то, значит, Владимир Александрович отброшен к Дунаю. Тринадцатый корпус так и не появился. Что же я буду делать в Беле один? При приближении турок мне придётся бежать в Горный Студень к государю, бросив войска и не исполнив свой долг. Это немыслимо! Во-вторых, я не доверяю полученным депешам. Ведь они составлены, судя по всему, от ночных разъездов. Когда темно, ничего не видно, и потому часто у страха глаза велики.
Он поднялся во весь богатырский рост, давая понять, что совещание заканчивается; за ним встали все участвовавшие в обсуждении.
– Приказываю! – повысил голос цесаревич. – Проверить полученные сведения. Немедленно разослать мой конвой, разъездами, с адъютантами во главе, по всем направлениям! Узнать действительное положение войск. И прежде всего выяснить, правда ли, что турки у Широко. Ведь должен же в конце концов тринадцатый корпус сюда подойти. А уж тогда я от него не отстану. И если Владимир Александрович отброшен к Дунаю и отрезан от прочих войск, пойду выручать брата. Если не удастся и это и я сам буду окружён, то до конца не оставлю войска тринадцатого корпуса. Да, коли суждено, по воле Божией, погибать, то я погибну вместе с ними!..
Наследник ушёл к себе в палатку и попросил денщика:
– Давай-ка, братец, сыграем в дурачка. Ведь ты небось умеешь?
Карякин, добродушный полкан, у которого из ноздрей и ушей кустиками торчали волосы, не удивился. Когда граф Шувалов вошёл в палатку, Александр Александрович находился в крупном проигрыше: то ли денщик плутовал, то ли цесаревич отвлекался мыслями от течения игры.
– Ваше высочество! Саша! – сдерживая радость, выдохнул он. – Авангард барона Дризена входит в Копровицу!..