Александр III
Шрифт:
Своим крупным, почти детским почерком Александр III начертал поверх письма:
«Получите от министра двора Танеева 700 рублей. Очень желательно хотя самых опасных послать в Париж к Пастеру, который очень интересуется именно укушением бешеного волка, так как ещё не имел у себя подобного больного. Брат Владимир был теперь проездом через Париж у Пастера и видел некоторых русских у него.
А».
Следующим был всеподданнейший доклад графа Толстого о студентах юридического и других факультетов Санкт-Петербургского университета, которые, собравшись
Император прочитал, хмыкнул и начертал резолюцию:
«Чем болваны занимаются».
В этот момент, в нарушение этикета, его оторвал от дел Глинка-Маврин, не удержавшийся спросить:
– Как, ваше величество! Неужто вы верите этой легенде о старце?
Император оторвал глаза от бумаг.
Глинка-Маврин был преданный престолу слуга. На трёх коронациях он нёс Государственный меч. В царствование покойного батюшки, в 1865 году, когда Глинка вступил в брак с Александрой Семёновной Мавриной, чей род восходил к XVI веку, ему была дарована двойная фамилия.
Генерал-адъютант ожидал ответа.
– Какая же это легенда! – вдруг, словно очнувшись, твёрдо произнёс государь. – Это правда! Выходит, кое-что я знаю лучше милейшего Николая Карловича! Однако я не могу рассказать ему об этом, так как сам доверил печатать всё, что он сочтёт нужным!
Александр Александрович вынес своё тяжёлое тело из-за стола и медленно подошёл к окну.
– При достижении совершеннолетия тайна сия передаётся каждому наследнику престола.
– Но позвольте, ваше величество… – недоумевал генерал-адъютант. – Болезнь Александра Благословенного и его кончина подтверждены покойной супругой и лейб-медиком Виллие…
– В том самом году, – отвечал, полуобернувшись, император, – когда вам, Борис Григорьевич, дозволено было именоваться Глинкой-Мавриным, по приказу моего незабвенного батюшки был вскрыт саркофаг императора Александра Павловича. Всё происходило в величайшей тайне, под наблюдением министра двора графа Адлерберга. Доверенные рабочие принесли присягу. Ночью они вынули гроб, а на его место поставили другой. Прежний же был отправлен на кладбище при Чесменской богадельне. Там, вы знаете, хоронят солдат-старослужащих. Так вот, слушайте и мотайте на ус!..
Александр Александрович вернулся к столу и погрузился в кресла. Положив большие ладони на лицо, он продолжал:
– Недавно я приказал снова вскрыть саркофаг. Это сделал граф Воронцов-Дашков. Гробница хранила пустой гроб!
Император почёл за лишнее говорить о подробностях.
В бытность свою цесаревичем Александр Павлович фактически примкнул к заговорщикам, желавшим принудить Павла I отречься от престола. В течение своего недолгого царствования император становился всё более и более несдержанным, порой проявляя в своих поступках признаки безумия. Даже очень близко стоявшие к Павлу придворные находились под постоянной угрозой всякого рода немилостей и пуще того – ссылки. Вспышки августейшего гнева невозможно было предугадать. Они доводили царедворцев до мыслей о каком угодно шаге, чтобы только избавиться от страха за свою судьбу. Заговор возглавил генерал-губернатор Санкт-Петербурга граф Пален, которому Павел безгранично доверял. После
Однако, хорошо зная бурный темперамент своего отца, Александр не мог не понимать, что тот никогда не откажется добровольно от престола. Хотя цесаревич и предупредил Палена, чтобы никто из заговорщиков не смел покуситься на жизнь императора, он был осведомлён, что среди них находятся готовые на всё враги Павла, в том числе и ненавидящие его братья Зубовы. Пален, по-видимому, обманул Александра, который после цареубийства испытывал глубочайшие нравственные муки. Он терял присутствие духа даже при упоминании о роковой ночи 11 марта 1801 года.
Когда вдова Павла императрица Мария Фёдоровна вместе с только что занявшим трон Александром вошла в военную залу Михайловского замка, где на траурном возвышении стоял гроб, она, увидев кровоподтёк на горле покойного мужа, истерично вскрикнула и, обратившись по-французски к сыну, сказала:
– Поздравляю вас! Теперь вы – император!..
Александр упал без сознания перед гробом отца, а мать повернулась и вышла из залы.
Сознание своей вины, участие, пусть и косвенное, в отцеубийстве терзало Александра всю жизнь и привело его к мысли отречься от мира и добровольно уйти от власти.
Исполненный в начале своего царствования либеральных надежд, Александр Павлович постепенно разочаровывался в возможности принести добро своему народу и мало-помалу делался сугубым консерватором. Но когда получил донесение о готовящемся заговоре декабристов, то наложил на докладе поразившую всех резолюцию: «Не мне их карать! Ведь я сам в молодости разделял те же иллюзии». И в то же время, не прощая себе прошлого, он категорически отказался принять титул Благословенного, поднесённый ему от имени русского народа после Отечественной войны 1812 года.
Когда в 1825 году заболела императрица Елизавета Алексеевна, врачи, опасаясь обострения чахотки, послали её на юг. Более чем странным, однако, оказался выбор царской четы. Вместо того чтобы отправиться в Крым, где находились прекрасные благоустроенные дворцы и погодные условия идеально подходили для лечения лёгочных заболеваний, император и его супруга выбрали захолустный Таганрог, в котором не было ни одного подходящего помещения, не существовало хороших путей сообщения со столицей, да и сам климат был неблагоприятен больным туберкулёзом. Зато этот городок, населённый семью тысячами жителей, стоял на отлёте и из него можно было незаметно скрыться куда угодно морским путём.
Готовясь к отъезду, Александр сделал ряд распоряжений, позволяющих заключить, что он не собирался возвращаться в столицу. В свите разнёсся слух, будто император думает отречься от престола. Он словно чувствовал, что не увидит более Северной Пальмиры, и прощался с любимыми местами и дорогими реликвиями. Создавалось ощущение, точно болен был он, а не императрица и будто бы он чувствовал приближение земного конца.
В ночь отъезда, 1 сентября 1825 года, Александр слушал напутственный молебен в Александро-Невской лавре, оставался в одиночестве в запертом соборе, а перед отбытием в Таганрог вручил митрополиту пакет с повелением вскрыть бумаги после его смерти, хотя о смерти не могло быть и речи, потому что император был не стар и вполне здоров.