Александр Иванов
Шрифт:
В 1813 году Андрей Иванович писал и образа для церкви Двунадесяти апостолов, что на углу Почтамтской улицы. Настоятель храма был человеком сердечным, знающим. Иногда заводил разговоры о Дворе, Государе, дне сегодняшнем. Слушать его было интересно.
— Благочестив государь, да суеверен, — говорил батюшка. — Сказывают, поутру, вставая, всегда обувает левую ногу и непременно на нее становится, потом подходит к окну, как бы холодно на дворе ни было, отворит его и с четверть часа стоит, освежаясь воздухом. Он называет это брать воздушную ванну. — Батюшка замолкал и вдруг переменял тему разговора: — А вот Голицына милует. Милует, — повторял он, глубоко задумавшись. (Голицын был покровителем библейских обществ, стремившихся заменить руководство церкви непосредственным самопросвещением христианина по Библии и с помощью целой массы мистических книжек, распространявшихся по всей России.) А ведь Голицын, почитай, всех
Настоятель храма был прав. К несчастью русского образованного общества, живя целое столетие чужим умом, оно совсем отстало от своей русской жизни. События двенадцатого года, бедствия, обрушившиеся на Россию, были для нее горнилом очищения от ее недавних галломанских увлечений. Но хотя начался период реакции против либерального движения XVIII века, реакцию свою общество стало выражать в чужих же, иностранных формах: отставая от французского вольнодумства, оно обратилось за религией не к своему русскому православию, а к протестантскому мистицизму квакеров, гернгутеров и других.
Государь хотя и начал тяготеть к религии после событий двенадцатого года и ездить по монастырям, но более находился под влиянием Голицына.
Настоятеля храма Андрей Иванович выслушивал со вниманием, в разговор, однако, вступал редко, чаще молчал, а выходя из храма долго молился пред образами.
Из церкви спешил домой.
Жизнь приучила Иванова проявлять осторожность во всем.
«…Мои родители мнительны, — порок сей породили беспрестанные неприятности в их жизни, — напишет в своих автобиографических материалах сын Андрея Ивановича — художник Александр Иванов, — мы всосали с молоком матери сей недостаток. Мы росли и внимали добродетелям вместе с мнительностью. Отсюда происходит, что мы и наши родители склонны к добрым поступкам, но пороком своим часто обижаем без намерения людей невинных, часто бегаем и дичимся людей нам полезных, подозревая их в чем-то…»
Приведем и еще одну его запись:
«…Всегда слышал жалобы домашние на несправедливость начальства, коего сила приводила в страх и рабство любезный дом его, быв напуган с самых нежных лет таковыми чудовищами света, — получил трусость, дикость и недоверчивость к людям».
Семейную жизнь Андрей Иванович ценил более всего. Можно сказать, это было возмещение за сиротское детство и одинокую юность.
Ивановы вели скромный, размеренный образ жизни.
С молитвы начинался день в доме, молитвою и заканчивался. В семье строго соблюдали посты. Чистый понедельник, сочельник, Великий пяток считались такими днями, в которые не только есть, но и думать о чем-нибудь не очень постном считалось грехом. Мясо в Великий пост не получала даже любимица детей кошка Машка. А по воскресеньям супруги с детьми ходили в церковь, к заутрене.
Вставали в доме Ивановых рано. Андрей Иванович едва ли не с рассветом отправлялся в Академию, в классы. В свободные часы торопился в храм расписывать иконостас или сидел в мастерской за мольбертом. Екатерина Ивановна вела хозяйство, обучала детей грамоте. Помогала ей дворовая крепостная девушка Марина Ларионова. (После кончины отца Александр Андреевич Иванов даст ей вольную.)
На Рождество, на Пасху или в какой иной церковный праздник дом заполняли гости. Приходила многочисленная родня Екатерины Ивановны, часто заглядывал ближайший друг Андрея Ивановича — добрый и скромный Степан Артемьевич Безсонов, занимавший должность учителя рисования в школе медицинского ведомства на Аптекарском острове. Иванов учился вместе с ним в Академии, а позже расписывал Казанский собор. Помолясь, усаживались за праздничный стол, и начинались разговоры об Академии художеств, работах художников, делах домашних, городских новостях. Братья Екатерины Ивановны — Александр, Андрей и Егор — выпускники Академии занимали теперь солидное положение. Александр Иванович служил по департаменту «водяной коммуникации», а Егор Иванович работал вместе с Кваренги по строительству Триумфальных ворот в Петербурге. Егор Иванович пользовался особой честью у Ивановых — первый их советчик в трудных обстоятельствах, человек добрый и отзывчивый. Принимали живое участие в разговоре и сестры Екатерины Ивановны. Все так или иначе были близки к искусству или интересовались им.
Религиозность отца и маменьки оставит глубокий след в душе старшего сына Ивановых — Александра.
Он родился 16(28) июля 1806 года. С самого раннего детства стал проявлять художественные способности. Отец старался развивать их, но с осторожностью относился к избранию рода деятельности для сына, считая, что нельзя оказывать при этом никакого прямого влияния, кроме разве родительского примера.
Домашняя среда и само детство, проведенное в кругу художников среди картин, гравюр, книг по искусству, посещения с отцом храмов,
Почувствовав выбор сына, Андрей Иванович принялся руководить его занятиями, и когда тот подрос, пригласил к нему преподавателей из Академии.
На 12 году жизни, по просьбе отца, Александр был принят в Академию художеств «посторонним учеником» [7] .
«Я живо помню, — пишет в своих записках Ф. И. Иордан, — как он в первый раз пришел в класс, где мы все сидели и рисовали. Это был мальчик небольшого роста, коренастый, широкоплечий, с прекрасными вьющимися русыми волосами и голубыми глазами, в курточке и с большим отложным воротником рубашки, широко лежавшим на шее и груди. Мы, мальчики, с некоторою завистью смотрели на маленького нового товарища, пришедшего к нам, беднякам, из семейства более достаточного, чем наши. Этот достаток выражался не только в костюме, но и во всей обстановке Иванова: так например, у него было гораздо более, чем у нас всех, карандашей и т. д. Иванов был еще дома подготовлен к рисованию своим отцом… и тогда (уже) прекрасно рисовал, конечно не по летам своим.
7
В сборнике материалов для истории Императорской академии художеств находим следующие строки: «По прошению профессора сей Академии, Андрея Иванова, на имя президента о дозволении сыну его Александру, имеющему от роду 11 лет, пользоваться преподаваемым в Академии ученьем, как по части наук, так и художеств… определено: по сему прошению Иванова, сыну его, Александру, дозволить пользоваться ученьем, преподаваемым как в учебных, так и в художественных классах».
…Со своими товарищами он был постоянно ласков и обходителен, но не отличался никакою резвостью, и никогда не участвовал в общих проказах — он был всегда очень серьезен и сосредоточен. Я с ним скоро сошелся: его добрая, тихая и симпатичная натура привлекала меня к нему, и искренне привязала меня к нему и в этих ранних годах».
Академия художеств, после кончины своего президента — графа А. С. Строганова, событий двенадцатого года и нескольких лет неудачного руководства вице-президентом П. П. Чекалевским, который неохотно занимался хозяйственными вопросами, впала в огромные долги и испытывала бедственное положение. Здание было в полном упадке, ученики брошены в нищету, одежда, пища и ученье, — все требовало внимания. Скудость содержания сказалась и на недостатке должных учителей.
Академия пришла в такое состояние, что требовалось вмешательство извне. Тогдашний министр — князь А. Н. Голицын учредил в 1816 году специальный «Комитет для рассмотрения нужд Академии». Возглавил комитет тайный советник, «правящий должность государственного секретаря» Алексей Николаевич Оленин, которому суждено было стать 17 апреля 1817 года президентом Академии художеств.
Ему шел 54-й год, когда он занял этот важный пост. Баловень судьбы (на него в свое время имела случай обратить внимание императрица Екатерина II) Алексей Николаевич быстро возвышался все же не только благодаря связям, умению пользоваться расположением высоких особ и удобными моментами, но и благодаря своему выдающемуся по тому времени европейскому образованию, рано сложившемуся уравновешенному характеру и многим редким качествам души и ума.
В числе друзей А. Н. Оленина были Г. Р. Державин, И. А. Крылов, Н. И. Гнедич. Дом его посещали Карамзин, Батюшков, Плетнев, Пушкин, художники Боровиковский, Гальберг, Егоров, Кипренский, Лосенко, Мартос…
Всегда корректно относившийся к своим служебным обязанностям, Оленин с особым рвением принялся отправлять свою новую должность президента Академии художеств. Но сколько ему предстояло сделать!
Существующие порядки в Академии, разгул, которому втайне предавались его соученики, бессистемность в преподавании общеобразовательных предметов, которые приводили к тому, что, получая диплом, художники оставались людьми непросвещенными и темными, сказались на отношении Александра Иванова к Академии. Отвращение к ней, не скрываемое в продолжение всей его жизни, похоже, пробудилось в нем с первых дней обучения в ее классах [8] .
8
20 апреля 1840 года, находясь в Риме, А. Иванов писал отцу: «Я давно уже ненавижу Петербург с его Академией Художеств…». В другом письме, говоря о Карле Брюллове, он скажет: «В его время в нашей Академии Художеств науки были в совершенном расстройстве, надобно было (при выходе из Академии) изучить языки иностранные и начитаться всего того, что требует просвещенный наш век от художника».