Александр Македонский. Гениальный каприз судьбы
Шрифт:
Положение спасло правое крыло македонян, которым командовал Никанор. Сын Пармениона обратил в бегство стоявших против него персов и пришел на помощь теснимому греческими наемниками центру. Удар с фланга похоронил последние надежды Дария; его отряд, совершивший успешный прорыв центра, теперь погибал на глазах повелителя Востока. Разбитые персы перемещались на левый фланг македонян; они больше думали о бегстве, чем о битве. Начатое сыном дело завершил отец. Парменион выслал конницу, и она преследовала бегущих, которые вскоре оказались именно на его фланге.
Но более всего македонянам в этой битве помогла трусость Дария. Юстин сообщает, что «до тех пор исход сражения был сомнителен, пока Дарий не обратился в бегство». Персидский царь страшно испугался первой же неудачи и рвавшегося к нему Александра. Царь для восточных народов был чем-то вроде серебряного орла для римских легионеров, и как только «знамя» повернулось спиной к неприятелю, войско последовало его примеру.
Александр бросился преследовать бегущих персов; он страстно желал настигнуть самого Дария. Македонский царь преследовал сотни тысяч персов с отрядом «не более тысячи всадников». Но кто считает войско в час победы или бегства? Курций Руф замечает:
Персы, как овцы, бежали от столь немногочисленных врагов, но тот же страх, который заставлял их бежать, сковывал теперь их движения. Греки же, сражавшиеся на стороне Дария во главе с Аминтой (он был полководцем Александра, а теперь стал перебежчиком), ускользнули, отделившись от других, но это не было бегством…
Избиение персов было ужасным: число убитых, согласно Плутарху и Арриану, доходило до 110 тысяч человек. «Птолемей, сын Лага, следовавший тогда за Александром, рассказывает, что когда они, преследуя Дария, оказались у какой-то пропасти, то перешли через нее по трупам».
Дария спасла лишь наступившая ночь, настолько темная, что дальнейшее преследование среди пропастей и гор стало невозможным. В руки Александра попала брошенная колесница персидского царя со щитом, луком и верхней одеждой.
Древние авторы называют персов варварами, но каким словом можно назвать македонян, которые принялись пожинать плоды довольно легкой победы? Естественно, в руки македонян перешел и лагерь персов, наполненный «всевозможными предметами роскоши», среди которых, как отмечает Курций Руф, было множество настоящих произведений искусства.
Солдаты захватили много золота и серебра, предметов не вооружения, а роскоши, и так как они набрали больше, чем могли унести, дороги были усыпаны менее ценными трофеями, которыми жадность пренебрегла, поскольку другие были дороже. Добравшись до женщин, они срывали с них украшения тем яростнее, чем они были богаче; насилие и похоть не щадили и их тел. Лагерь наполнился шумом и криком разного рода, кому какая выпала судьба, и не была упущена ни одна возможность проявить жестокость, так как необузданная ярость победителей не оставляла места для милости ни к возрасту, ни к сословию.
Аналогичную картину мы найдем в «Исторической библиотеке» Диодора Сицилийского.
Из царской сокровищницы расхищено было много серебра, немало золота, огромное количество роскошных одежд. Награблено было немало богатства также у царских друзей, родных и прочих военачальников. По древнему персидскому обычаю, за армией на колесницах, обитых золотыми пластинками, следовали женщины не только из царской семьи, но из семей родственных и дружественных царю. Не зная меры богатству, предельно изнеженные, они везли за собой каждая множество драгоценной утвари и женских уборов. Страдания захваченных в плен женщин были ужасны. Те, которые раньше, по изнеженности своей, с трудом переносили переезд в роскошных повозках, закутанные так, что ни одна часть тела не оставалась обнаженной, теперь в одних хитонах и лохмотьях, рыдая, выбегали из палаток, громко взывая к богам и припадая к коленям победителей. Срывая дрожащими руками свои уборы, бежали они, с распущенными волосами, по неприступным местам и, встречаясь с другими беглянками, молили о помощи тех, кто сам нуждался в защите. Одни солдаты тащили несчастных за волосы; другие, сорвав одежды, хватали обнаженных, ударяли их тупым концом копья и, пользуясь случаем, попирали то, что составляло их честь и славу.
Среди всеобщей вакханалии грабежей и насилий воины Александра не забыли о старой македонской традиции. Согласно ей все личные вещи Дария, захваченные после удачной битвы, должны были стать собственностью македонского царя. Плутарх сообщает, что воины предназначили для Александра наполненную драгоценностями палатку Дария. Александр снял доспехи и, направившись в купальню, сказал:
– Смоем пот битвы в купальне Дария!
– Не Дария, а Александра! – воскликнул один из друзей царя. – Ведь собственность побежденных должна не только принадлежать победителям, но и называться по их имени.
Когда Александр увидел всякого рода сосуды – кувшины, тазы, флаконы для притираний, все искусно сделанные из чистого золота, когда он услышал удивительный запах душистых трав и других благовоний, когда, наконец, он прошел в палатку, изумлявшую своими размерами, высотой, убранством лож и столов, – царь посмотрел на своих друзей:
– Вот это, по-видимому, и значит царствовать!
Так, постепенно, воспитанный в спартанской традиции Александр привыкал к роскоши восточных владык – и со временем привычка будет все сильнее и сильнее.
Пока Александр наслаждался роскошью персидских царей, Парменион существенно пополнил его казну. Основное имущество Дария накануне битвы было отправлено в Дамаск: туда и был послан старый македонский военачальник. Со своей задачей Парменион справился как всегда блестяще.
Глава 2. Настоящая любовь
Еще кое-что из принадлежавшего Дарию имущества осталось неоскверненным македонянами, которые отличались от обычных бандитов лишь тем, что сражались не толпой, а правильным строем. Курций Руф рассказывает, что македоняне доставили в шатер Александра плененных мать и жену Дария.
Первая внушала уважение не только своей судьбой, но и возрастом, вторая – своей красотой, не помраченной даже в ее положении. Она держала на руках сына, еще не достигшего 6 лет, рожденного для столь же счастливой судьбы, как та, которую только что потерял его отец. А к груди старой бабушки прильнули две взрослые девушки, ее внучки, подавленные скорбью не столько за себя, сколько за нее. Вокруг них стояла большая толпа знатных женщин, с распущенными волосами, в разорванных одеждах, забывших о своем прежнем достоинстве, величавших своих цариц и владычиц их истинными титулами, утратившими теперь свое значение. Те же, забыв о своем несчастье, расспрашивали, на каком фланге был Дарий, каков исход сражения: они не считали себя пленницами, пока был жив Дарий.