Александр Македонский. Гениальный каприз судьбы
Шрифт:
Обладая гигантским войском, Дарий не спешил навстречу Александру; он достаточно хорошо изучил своего противника и был уверен: македонский царь сам придет к нему. Персы расположились лагерем у селения Гавгамелы; здесь же, по замыслу Дария должна состояться битва. Местность как нельзя лучше подходила для развертывания огромной армии. Бескрайняя равнина была очень удобна для конницы (она у персов насчитывала 200 тысяч) и, конечно, колесниц. На открытом пространстве не было ни кустика, ни дерева, вдобавок Дарий приказал сгладить все неровности почвы.
На первый взгляд может показаться странным, что Дарий, обладая таким войском, боялся встречи с Александром. Он даже послал военачальника Мазея с 6 тысячами отборных воинов, чтобы тот воспрепятствовал переправе Александра
Персидский царь не был уверен в своем войске, набранном из десятков народов – от Греции до Индии и берегов Каспия. По словам Диодора Сицилийского, Дария «очень беспокоила мысль о том, как бы среди множества людей, говоривших на разных языках, не возникло смятения». Войско огромно, но в то же время оно, как одежда, сшитая из заплат нитками не самого лучшего качества, не было единым слаженным механизмом, в отличие от македонской фаланги. У Дария было много сатрапов, раболепствующих придворных, но не имелось столько значительных и талантливых военачальников, как в ничтожном по численности войске Александра. Каждый народ Персидской державы сражался своим оружием, придерживался своей тактики; а все вместе следили за поведением царя в битве, а военачальник из Дария был неважный. Хуже всего, что ему в критические моменты изменяло мужество, и тогда все войско бежало вслед за повелителем.
С оружием в войске Дария было довольно неважно: «его собирали с большим трудом». Чтобы увеличить конницу, пехотинцам роздали табуны необъезженных коней. Что стоили эти новорожденные всадники против фессалийцев Александра, которые учились одновременно ходить и скакать на лошади?
– Пусть они только посмотрят на неустройство персидского войска: у одних нет ничего, кроме дротика, другие мечут камни из пращей, лишь у немногих есть полное вооружение, – обращается Александр к македонянам накануне битвы.
Неудивительно, что Дарий вновь предлагает мир Александру на условиях более чем приемлемых. Александру предлагались необъятные территории, но македонян больше прельстил выкуп за царственных пленниц – размер его мог обеспечить безбедную жизнь всем воинам до глубокой старости.
Александр Мень приходит к такому выводу:
Какими смехотворными… должны были казаться сыну Филиппа все мирные предложения Дария! Он не собирался останавливаться до тех пор, пока не станет владыкой всех народов; он целиком сжился с идеей империи, уже давно зародившейся на Востоке, стал продолжателем Саргона, Навуходоносора и Кира.
Впрочем, все только мечтали о персидских деньгах, не смея высказать свои вожделения вслух, – нрав Александра становился все круче, все меньше он терпел мнение, отличное от собственного. Только когда царь позволил на совете высказаться, Парменион выразил всеобщее мнение. О растущей оппозиции Александру и его фатальном упрямстве рассказывает Курций Руф.
Он уже и раньше советовал отпустить за выкуп пленников из Дамаска; можно выручить большие деньги за тех пленников, которые из-за своей многочисленности требуют для охраны много рук храбрых воинов. Он и на этот раз очень советует царю обменять одну старуху и двух девушек – обузу в пути и боевых действиях – на 30 тысяч талантов золота. Богатым царством можно овладеть при помощи договоров, а не войны, да и никто никогда не обладал на протяжении от Истра до Евфрата столь обширными и отдаленными землями. Лучше ему заботиться о Македонии, чем зариться на Бактрию и индов. Речь его (Пармениона) была неприятна царю. Итак, чтобы положить конец обсуждению, он сказал:
– И я бы предпочел деньги славе, если бы был Парменионом. Но я Александр, я не беспокоюсь о недостатке денег и помню, что я не купец, а царь. У меня нет ничего для продажи, а уж судьбу свою я, конечно, не продаю. Если угодно отпустить пленных, то почетнее вернуть их даром, чем взять за них выкуп.
Послам Дария Александр горделиво ответил:
– Я пришел в Азию не для того, чтобы получать от других, но чтобы самому раздавать. Если он согласен считаться вторым, а не равным мне, я, пожалуй, сделал бы, о чем он просит. Впрочем, мир не может управляться двумя солнцами и вместить два величайших царства при неприкосновенности земель. Поэтому пусть он приготовится к сдаче сегодня или к войне на завтра…
Александр, поглощенный идеей единовластного царствования над миром, не мог и не хотел реально оценивать ситуацию. Македонские разведчики, определившие численность вражеской армии, не могли убедить Александра, что после стольких потерь в битвах персы создали новую, еще более многочисленную армию. Впрочем, для Александра не имело значения количество войска противника: он бог, и, следовательно, среди смертных ему нет равных. Прежние небывалые удачи давали право в это верить.
На первых порах все благоприятствовало Александру. Он молниеносно достиг Евфрата. Вселяла надежду и быстрая бескровная переправа через Евфрат: Мазея бежал, как только македоняне приблизились к реке. Вместо того чтобы дать бой на удобном рубеже, сатрап Дария принялся опустошать и выжигать местность, по которой предстояло идти Александру. Этот способ борьбы был малоэффективным, так как уже на четвертый день македоняне вышли к берегам Тигра.
Переправа через эту реку оказалась гораздо труднее предыдущей, о чем нам рассказывает Курций Руф. Мостов поблизости не оказалось, строить их не было времени – переходили Тигр вброд, при сильном течении, немалой глубине; по дну, усеянному камнями, которые выскальзывали из-под ног.
Особенно тяжело было тем, кто нес груз на плечах: нетвердо шагая, они не могли сопротивляться быстринам из-за неудобной ноши, и так как каждый берег свой багаж, то им приходилось бороться между собой даже больше, чем с потоками; много грузов, уносимых водой, сбивало с ног людей. Царь убеждал их беречь хотя бы оружие, обещая возместить остальные утраты; но никто не мог услыхать ни его советов, ни приказаний; все были охвачены страхом, и стоял большой шум от общих криков плывущих. Наконец они выплыли на те места, где течение было слабое, и ничего не пропало, кроме некоторого количества багажа. Если бы кто решился вступить здесь с ними в бой, все войско могло бы быть уничтожено; но неизменное счастье царя и на этот раз избавило его от врага.
Царь дал два дня отдыха изрядно потрепанному Тигром войску. В ночь перед выступлением случилось затмение луны, едва не прекратившее дальнейший поход. Македоняне с ужасом смотрели на небо, окрашенное кровавыми оттенками и внушавшее им больший страх, чем миллионная армия персов. Курций Руф рассказывает о первом случае недовольства македонян, которое едва не переросло в открытый бунт.
Они жаловались, что их увлекают на край света против воли богов: к рекам, мол, невозможно подойти, светила не сохраняют своего прежнего блеска, кругом – бескрайняя земля, голая пустыня; кровь стольких тысяч людей проливается по прихоти одного человека; о родине он забыл, от отца своего Филиппа отрекся, из-за пустых выдумок он добивается неба.
Простые уговоры были бессмысленны перед суеверным страхом утомленных бесконечной войной людей. Александр прибег к помощи египетских прорицателей, которые считались лучшими знатоками небесных светил.
Те, хорошо зная, что круг времени исполняет определенный черед, и что луна затмевается, когда заходит за землю или заслоняется солнцем, однако не объявили народу известное им самим обоснование этого явления. Впрочем, они сказали, что солнце – светило греков, а луна – персов, и что всякий раз, как луна затмевается, этим предсказывается поражение персов; еще они напомнили древние примеры того, как затмение луны указывало царям Персиды, что они сражались против воли богов. Ничто не имеет такой силы над толпой, как суеверие; необузданная, жестокая, изменчивая, она под влиянием суеверия больше повинуется прорицателям, чем своим вождям. Итак, разъяснения египтян вернули смущенных воинов к надеждам и уверенности.