Александр Македонский. Трилогия
Шрифт:
В последний момент его тень промелькнула перед глазами коня. Конь резко рванулся, развернулся и ударил задними копытами, едва не попав в Язона. Язон отшагнул и посмотрел на него сбоку, сощурившись и скривив рот. Царь встретился с ним взглядом и поднял брови.
Александр, смотревший на это, затаив дыхание, обернулся к Птолемею и сказал с отчаянием:
— Он же его не купит!
— А кто ж такого купит? — удивился Птолемей. — Я вообще в толк не возьму, зачем его показывать стали. Ксенофонт не купил бы. Ты ж только что его цитировал: пугливый конь
— Пугливый?.. Он?.. Да я в жизни не видал коня смелее! Он же боец… Ты посмотри, как его били, даже под брюхом рубцы. Если отец его не купит — тот мерзавец с него шкуру сдерёт, с живого. Это ж у него на морде написано.
Язон попытался ещё раз. Но не успел даже подойти к коню, как тот начал лягаться. Язон посмотрел на царя, царь пожал плечами.
— Он же тени боится, даже своей, — горячо сказал Александр Птолемею. — Неужели Язон не понимает?
— Он и так понял вполне достаточно, он в ответе за царскую жизнь. Ты бы поехал на войну на таком коне?
— Да! Я бы точно поехал. Тем более на войну.
Филот поднял брови, но переглянуться с Птолемеем ему не удалось.
— Ладно, Филоник, — сказал Филипп. — Если это лучший конь в твоей конюшне, то давай не будем тратить время. У меня много дел.
— Государь, дай нам ещё чуточку времени. Он играет, не набегался. Сытый, весёлый…
— Я не стану платить три таланта за то, чтобы сломать себе шею.
— Господин мой, только для тебя… Я назначу другую цену…
— Мне некогда!..
Толстые губы Филоника вытянулись в узкую полоску. Конюх, изо всех сил повиснув на шипастой узде, начал разворачивать коня, уводить. Александр воскликнул громко:
— До чего обидно! Самый лучший конь!
Этот возглас, злой и убеждённый, прозвучал дерзким вызовом; люди стали оглядываться на него. Филипп тоже повернулся к сыну, удивлённый. Никогда ещё, как бы ни было плохо, сын не грубил ему на людях. Ладно, он оставит это до лучших времён. Конюх уходил, уводя коня.
— Здесь никогда не было коня лучше этого! И всё что ему нужно — обращаться с ним по-человечески!.. — Александр вышел на поле. Друзья его, даже Птолемей, от него отстали: уж слишком далеко он зашёл. Вся толпа смотрела, затаив дыхание. — Конь один на десять тысяч, а его забраковали!..
Филипп, оглянувшись снова, решил, что мальчик просто не понимает, насколько оскорбительно его поведение. Он же — как жеребёнок норовистый; слишком горяч стал с тех пор как совершил два своих ранних подвига; они ему в голову ударили. Самые лучшие уроки человек преподаёт себе сам, — подумал Филипп. И сказал:
— Язон тренирует лошадей уже двадцать лет. А ты, Филоник? Давно?
Торговец переводил взгляд с отца на сына. Сейчас он себя чувствовал канатоходцем на верёвке.
— Ну что тебе сказать, государь? Меня этому с детства учили…
— Слышишь, Александр? Но ты думаешь, у тебя лучше получится?
Александр посмотрел не на отца, а на Филоника. Взгляд был такой, что торговец отвёл глаза.
— Да. С этим конём получилось бы.
— Прекрасно, — сказал Филипп. — Если сумеешь, он твой.
Мальчик жадными глазами смотрел на коня, приоткрыв рот. Конюх остановился. Конь фыркнул, повернув голову.
— Ну а если не сумеешь? — весело спросил царь. — Каков твой заклад?
Александр глубоко вдохнул, не сводя глаз с коня.
— Если я на нём не проеду, то заплачу за него сам.
Филипп поднял густые чёрные брови.
— Три таланта?
— Да.
Мальчику только что назначили денежное содержание; такую сумму ему придётся отдавать ещё весь следующий год, а самому почти ничего оставаться не будет.
— Ты на самом деле готов на это? Я ведь не шучу!..
— Я тоже.
Теперь, перестав тревожиться за коня, он увидел, что все на него смотрят: офицеры и вожди, конюхи и торговцы; Птолемей, Гарпал и Филот; и мальчишки, с которыми он провёл это утро… Высокий Гефестион, который двигался так хорошо, что всегда привлекал внимание к себе, шагнул вперёд, оказавшись перед остальными. На миг их глаза встретились.
Александр улыбнулся Филиппу:
— Значит поспорили, отец. Конь в любом случае мой, а проигравший платит, так?
Вокруг царя раздался смех и шум рукоплесканий; от радости и облегчения, что всё так хорошо обернулось. Только Филипп, пристально смотревший на сына, разглядел, что это улыбка, какая бывает в бою. И ещё один человек это знал, но на него никто не обратил внимания тогда.
Филоник, почти не в силах поверить в столь удачный поворот судьбы, заторопился перехватить мальчишку, который пошёл прямо к коню. Выиграть он конечно не может, но надо позаботиться, чтобы хоть шею себе не свернул… А что царь возьмёт эту заботу на себя — надежды не было.
— Мой господин, ты сейчас убедишься…
Александр оглянулся на него.
— Уйди.
— Но, господин мой, когда ты подойдёшь…
— Уйди!.. Вон туда, под ветер. Чтобы он не только не видел тебя, но чтобы и духу твоего здесь не было, понял? Ты уже достаточно постарался.
Филоник заглянул в побледневшие, расширенные глаза — и без звука пошёл точно туда, как ему было велено.
Только теперь Александр сообразил, что забыл спросить, когда коня назвали Громом и было ли у него прежде какое-нибудь другое имя. Конь уже ясно сказал, что слово «Гром» связано для него с тиранией и болью. Значит ему нужно новое имя… Он обошёл коня, так что тень осталась за спиной, глядя на рогатое пятно под чёлкой.
— Быкоглав, — сказал он, перейдя на македонский, на язык любви и правды, — Букефал, Букефал…
Конь поднял уши. Этот голос был не похож на те ненавистные, какие он знал. Но что дальше? Людям он больше не верил. Он фыркнул и ударил копытом, предупреждая.
— Наверно царь жалеет, что послал его на это дело, — сказал Птолемей.
— Он под счастливой звездой родился, — возразил Филот. — Хочешь, поспорим?
— Я его забираю, — сказал Александр конюху. — Ты можешь быть свободен.