Александр Невский. Сборник
Шрифт:
— Ещё бы не жить! — потакал Чудин. — Только бы он прогнал их... Но он не смеет: ляхи посадили его на отцовский стол.
Они опять замолкли. Чудин исподлобья посматривал на Вышатича, чтобы убедиться, какое впечатление произвели его слова, но Вышатич молчал.
— Впрочем, не ахти как трудно избавиться от ляхов, — пробурчал Чудин как бы про себя. — Русских много, а ляхов мало...
— Не драться же нам с ними.
— Драться!.. Гм! Всё может быть...
Вышатич бросил на Чудина недоверчивый взгляд.
— Сами-то не уйдут, — сказал
Боярин улыбнулся и, наклонившись к уху Вышатича, таинственно сказал:
— Князь давно прогнал бы их ко всем чертям, да только он не хочет накликать беды на свою голову. Отпусти он ляхов, так Всеслав коршуном набросится на Русь, а пока ляхи здесь — боится.
— Коли так, то нечего делать... либо брататься с ляхами, либо...
Чудин опять сычом посмотрел на Вышатича.
— А есть средство, — сказал он. — Убирать их по одному так, чтобы и родная матушка не могла отыскать костей!
Вышатич отпустил поводья лошади, свободно шедшей по узкой лесной тропинке, и молча начал разглаживать усы и бороду.
— Так мы ничего не достигнем! — заговорил он. — Пока этот королёк будет сидеть у нас, — он показал рукой в направлении Красного двора, — ничего не выйдет. Одних упрячем, а ему пришлют других.
Лицо боярина Чудина, покрытое оспой и поросшее волосами, просияло. Сначала он улыбнулся так сильно, что его рот раздвинулся до ушей, а потом начал громко смеяться. Эхо подхватило его голос и разнесло по Дебрям.
— Ты говоришь словами Изяслава, — заметил он. — Сегодня после пира, когда Варяжко уже успокоился и Болеслав уехал домой, князь мигнул мне, чтобы я подошёл к нему. «Скверно, — сказал он. — Болеслав расположил к себе сердца киевлян! Пока он будет сидеть на Красном дворе...» Князь не кончил, но я угадал его думу.
— Да, ты прав! — воскликнул Вышатич. — Довольно нам дружиться с ляхами!.. — Он сжал кулак и, грозно махая им в воздухе, добавил: — Я скоро справился бы с ними!..
Боярин улыбнулся и бросил взгляд вокруг, желая убедиться, не подслушивает ли их кто-нибудь, а затем, нагнувшись к Вышатичу, вполголоса сказал:
— Князь Изяслав так же думает... Он сам мне сказал: «Слушай, Чудин, если Вышатич не свернёт голову корольку, который ухаживает за нашими девушками, так уже, видно, никто не свернёт...»
Разговор опять оборвался. Оба ехали молча по лесной тропинке. Прекрасное тихое утро окружало их. Солнце только что начало всходить, проникая золотистыми лучами через лесную чащу и отражаясь бриллиантовым блеском в каплях утренней росы, повисшей на листьях деревьев инеем и чириканье мелких лесных пташек, слышался голос чёрного дрозда, а издали, из середины высоких лип Крещатой долины, доносились соловьиные трели, отзывавшиеся громким эхом в Дебрях.
Оба всадника вслушивались в это шумное пробуждение утра, продолжая свой путь по тропинке, ведущей к Берестову. Они уже подъезжали к горе, из-за которой виднелся угол Соколиного Рога, как вдруг Чудин нарушил молчание:
— Однако соловьи лихо приветствуют Добрыню...
Похоже было, что боярин хочет завязать этот разговор с какою-то целью.
При имени Добрыни Вышатич быстро обернулся.
— Добрыню?! — повторил он и невольно взглянул в сторону Клова. — Разве он ещё там?.. Ведь говорили, что он ушёл в Псков.
— Да где же ему быть?.. Ходил в Псков, да едва унёс оттуда свою голову... Там не любят шутить... Князь Глеб приказал казнить всех колдунов... наш старик и сбежал.
— Давно он вернулся?
— Нет, зимой, пока Всеслав княжил в Киеве... О, это умная башка! — прибавил боярин будто про себя. — Он знает, что случится с каждым... Добрыня же предсказал Всеславу, что тот немного накняжит в Киеве... и угадал.
В этот момент они доехали до поворота небольшой тропинки, ведущей направо.
Чудин вдруг остановился.
— Знаешь что? — сказал он Вышатичу. — Эта тропинка ведёт к Добрыне... Давай спросим старика, пусть скажет нам всю правду... Он должен знать, менять ли нам князя ещё раз? — прибавил он, с затаённой ухмылкой взглянув на товарища.
Вышатич принуждённо улыбнулся, но видно было, что предложение боярина ему понравилось.
— Эхма, боярин! — отвечал он с напускною весёлостью. — Видно, захотелось знать, что тебя ожидает завтра... Но ведь с колдуном не легко справиться.
Чудин угадал желание Вышатича.
— Правда, люди говорят, что колдуны — бесовское наваждение... а что-то тянет к нему... Коли Добрыня гадает князьям, так, может, и нам...
— Ну что ж... — пробормотал он. — Можно и поехать. Не Бог весть, сколько крюку сделаем.
Оба всадника повернули на тропинку, ведущую к Кловскому ручью, но так как дорога была узка, то они ехали друг за другом: Чудин впереди, а Вышатич сзади.
С полчаса пробирались они по лесу, пока не выбрались наконец на небольшую поляну, на которой стоял дом Добрыни. Они остановились посередине и начали тихо разговаривать, посматривая на небольшую избу, почерневшую от дождей и непогоды. Вся крыша её поросла зелёным мхом и травой, из середины которой выглядывали кустами колосья ржи и лесной спорыньи. Через тёмно-бурый покров крыши прорывался дым, поднимался к вершинам деревьев и исчезал в золотистой солнечной выси. Чья-то . рука отодвинула слуховое оконце в стенке избы, выглянуло чьё-то лицо, опять спряталось, и окошечко опять задвинулось.
Невдалеке виднелась протоптанная тропинка, ведущая через кусты калины и орешника к ручью; за кустами мелькало колесо мельницы и слышался шум воды.
— Кто-то показался и спрятался, — заметил Вышатич. — Видно, боятся.
— Ну, здесь некому бояться, да и нечего, — ответил Чудин и, как бы в подтверждение своих слов, повернулся к избе и громко крикнул: — Эй, ты, старуха!.. Дома Добрыня?
Дверь избушки открылась, и на пороге показалась дряхлая старуха, опиравшаяся на клюку. Она посмотрела на всадников с любопытством и подозрением.