Александр Невский. Сборник
Шрифт:
— При тебе зарезали?
— Я же, госпожа, сказал, что в полону у Ицека тогда был.
— А рассказать можешь, как это всё было?
— Могу — отчего же мне не мочь. Дорогой Романец мне всё это говорил...
— Какой Романец?
— А вот что сердце-то у него вырезал. Он ведь и умер оттого, что у него, у живого, сердце Романец вырезал.
Великая княгиня пошатнулась. Она нахмурила брови, пошевелила губами, наконец повернулась и сказала боярыням:
— Вы, боярыньки, подождите, пока я потолкую с этим человеком. Тебя звать-то как?
— Суета, госпожа.
— Ты, Суета, за мной иди — расскажешь толком. Только, боярыньки, покуда никому ни слова, — прибавила она выразительно, подняв брови.
Она последовала в сопровождении Суеты в моленную, села там в кресло, сложила руки на груди и промолвила:
— Рассказывай!
Суета начал. Он говорил то, что самому удалось
— Хорошо, — сказала Анна Дмитриевна, когда Суета замолк, — пока спрячься в клеть.
Она отвела его в один из бесчисленных чуланчиков в хоромах и задвинула за ним засов. Затем собственноручно отнесла ему еду и питье — и опять задвинула за ним засов. Суета почесал затылок, перекрестился и принялся за трапезу.
Вечером Суету допрашивал наследник Тверского великого княжества Дмитрий Михайлович Грозные Очи, допрашивал брат его Александр Михайлович, допрашивал владыка Варсонофий и бояре тверские. На другой день решили, что надо послов в Москву послать, чтобы выхлопотать тело покойника, выручить Константина, бояр и всех тверичей, схваченных Юрием.
В Москве Иван Данилович посочувствовал горю тверских князей, клялся и божился, что он ничего не знает, ни в чём не участвовал и даже сведений никаких путных не имеет о том, как и что произошло на Кавказе, и что со дня на день ждёт приезд великого князя всея Руси Юрия Даниловича.
Долго дожидались тверичи приезда Юрия Даниловича. Наконец, уже в начале лета, объявился он во Владимире, и истомлённые тверичи отправили к нему посольство. Но с боярами тверскими князь Юрий Данилович не хотел мира. Он стал тянуть дело, требуя, чтобы приехал к нему на переговоры во Владимир сам брат нынешнего великого князя тверского, Дмитрия Грозные Очи, Александр Михайлович. После долгих споров девятнадцатилетний Александр Михайлович заключил с Юрием Даниловичем мир во Владимире на тех условиях, что тверичи признают Юрия Даниловича великим князем всея Руси и не будут искать под ним в Орде; что сами в Орду ездить не станут; что будет он, Юрий Данилович, точь-в-точь как дед его Александр Невский, один за всю Русь платить Орде дань. Расходы свои в Орде Юрий также возложил на тверичей. За это Юрий Данилович отдавал тверичам тело Михаила Тверского, и Константина Михайловича с тверскими боярами отдавал живьём, цепи с них поснимав.
Вся Тверь, великий князь Дмитрий Грозные Очи, Александр, Василий, великая княгиня Анна Дмитриевна, их мать, владыка тверской Варсонофий и весь чин священнический встретили тело, плывшее по Волге в барке, на берегу, у церкви Михаила Архангела, и положили его в церкви Святого Спаса, в соборном храме города Твери, в усыпальнице великих князей тверских. Тут и оказалось, что в течение десяти месяцев это тело, разъезжавшее на телегах и на санях, похороненное в Москве, проплывшее Волгой, было нетленно, цело и невредимо. Этого мало. Чудеса стали твориться от тела Михайлова: немые прорицали, слепые прозревали, расслабленные исцелялись.
Знала великая княгиня Анна Дмитриевна, что Юрий теперь стал силён пуще прежнего и не остановится он, пока не загубит окончательно род тверской. Надо было что-то делать... Слухи, что хворая ханша Баялынь не прочь переженить тверских князей на ордынских царевнах, были очень не по нутру Анне Дмитриевне. Ордынские царевны бывали всякие: и дочери, и сёстры вольного царя, и его наложницы, и рабыни. Едва ли где так искренно ненавидели татар, как в Твери да в Новгороде: Тверь и Новгород, и по своему географическому положению, и по духу своему, тянулись к Западу; татары им были ненавистны, и гораздо ближе была даже языческая Литва. Великая княгиня Анна Дмитриевна инстинктивно поняла, что единственное спасение сейчас — в союзе с Литвой, — точно так же, как холодные московские умы понимали, что единственное спасение Руси — в союзе с татарами. Поэтому она послала старшего своего сына, теперешнего великого князя тверского, Дмитрия Михайловича, в Литву — свататься к какой-нибудь из дочерей Гедиминовых.
Дмитрий Грозные Очи поехал в Литву, и Гедимин выдал за него свою дочь, нареченную при крещении Марией Гедиминовной. В том же году Анна Дмитриевна женила не только Александра Михайловича, но и четырнадцатилетнего Константина Михайловича, чтобы избежать всяких союзов с Ордой, которые ей были отвратительны.
Был у неё ещё четвёртый сын, Василий Михайлович, но ему было пока всего пять лет.
Покуда всё это происходило в Москве, в Твери, во Владимире, — в Орде совершалось другое. Ицек Ашкеназ был при деньгах, потому что Юрий Данилович купил у него русский полон; потом Ицек сделал несколько других хороших сделок. Он открыл несколько шинков, через полтора месяца закрыл их, пустился в ростовщичество, потерял на нём половину своего состояния, наверстал потерянное на шёлке и уже задумывал выписать из Греции кораблей около пятнадцати вина, как вдруг подвернулся ему один из его знакомых, татарин Таянчар — член ханского совета. Таянчар зашёл к Ицеку выпить кружку вина — которое у Ицека никогда не переводилось, — и разговор, само собой разумеется, свернул на политику. В разговоре Таянчар узнал от Ицека, что якобы княгиня Анна Дмитриевна удавилась, что великий князь тверской и братья его бежали в чужие земли и что никому в Орде тверских долгов заплачено не будет. Таянчар вышел от Ицека и рассказал это двум-трём татарам; от них узнали все остальные — и кинулись к Таянчару спрашивать, откуда это он узнал. Таянчар принял важный вид и сказал, что если бы хан поручил ему сбор долга с тверичей, он бы это устроил. Тверичи были должны многим татарам, — и на другой же день Таянчару дано было разрешение отправиться на Русь. Ицек узнал об этом немедленно и вслед за Таянчаром добрался до Узбека, кричал и плакал о том, что оказался самым несчастным из всех тверских кредиторов. Он действительно купил все тверские долги в Орде. Таянчар был глуповат — и ехать на Русь с ним было поэтому выгодно. Сколько бы Таянчар там ни награбил, Ицеку всё досталось бы, на худой конец, процентов около пятисот на капитал, затраченный им на уплату тверского долга. Оба они отправились, взяв с собой восемьсот человек татар, русских, черкесов и сброда, не платя им никакого жалованья, а только разрешая следовать за ними на грабежи.
— Ну и что? — говорил Ицек. — Все говорят, что я хороший человек; лучше мне нажиться, чем кому-нибудь другому, потому что я человек добрый и честный. Мы наберём там русский полон; для этого полона лучше попасть в мои руки, чем в другие, потому что я, Ицек Ашкеназ, человек добрый и честный.
Покуда в Твери не успели собрать даже двух тысяч рублей долга для Юрия, «пришедши из Орды татары с жидовином с Ицеком, должником (должник значил тогда кредитор), многую тягость учинили Кашину, грабёж сотворили, полон с собой повели, нажились страшно».
Не успела Анна Дмитриевна и Дмитрий хоть немножко оправиться от Таянчарова и Ицекова разорения, как пришла новая весть, что Юрий Данилович Московский, великий князь всея Руси, идёт на тот же Кашин, со всей своею силой низовской и суздальской. В Твери поняли, что Юрию Даниловичу надо во что бы то ни стало если не подавить, то унизить Тверь. Дмитрий Михайлович двинулся к нему навстречу с войском, и, как ни ненавистен был ему Юрий, как ни велика была его вспыльчивость, он всё-таки (из той же любви к Твери, которая погубила его отца) скрепя сердце не стал биться с великим князем всея Руси, а вступил с ним в переговоры. Оказалось, что Юрий Данилович — лучший друг и приятель Твери, но вынужден идти на неё ратью, потому что Тверь не выплачивает ему две тысячи рублей серебра, которые нужны для Орды. Напряг Дмитрий Михайлович последние свои силы, кое-что из своих вещей продал, тверской великокняжеский дом, бояре многим пожертвовали, собрали всё серебро и спасли Тверь. Тверь была вконец разорена; Юрий Данилович торжествовал и спокойно повернул не в Орду, навстречу послу ханскому, а в Новгород, где ему хотелось уладить свои отношения с новгородцами так, чтобы Новгородом можно было управлять если не из Москвы, то из Владимира. Чтобы поладить с новгородцами, Юрий Данилович ходил за них драться с немцами и одержал победу, ходил на шведов под Выборг, осаждал его, но не взял и со злости многих шведов перевешал. Новгородцы стали довольны Юрием Даниловичем; только Юрию Даниловичу по возвращении в Новгород не совсем понравилось известие, что им же посланный в Орду смиренный, богомольный брат его, московский великий князь Калита, сошёлся в Орде со всеми благоприятелями московской стороны. Ни одного вечера не проходило в Орде, чтобы Иван Данилович не толковал с Чобуганом о науке править государством.
— Людей у вас на Руси нет — вот в чём ваша беда! — говорил Чобуган, грустно опуская голову и всматриваясь исподлобья в Калиту. — Без людей ничего, княже, вам не поделать. Только одного умного я знал — это Петра-митрополита. Вот уж точно: и голова на плечах, и сердце чистое. Он может соорудить царство.
— Владыка — святой человек, — сказал Калита.
— А всех вас остальных так к крови и тянет. Сам царь намедни говорил, что видеть вашего рода не может...
Калита только собрался возразить, как вдруг лицо его утратило обычную умильность и вытянулось вопросительно.