Александр Невский
Шрифт:
Толпе уже не до Арсения было, каждый норовил прорваться в трапезную и поживиться съестным.
Арсений вбежал в храм и велел пономарю, встретившему его:
— Запри все двери.
На Городище о свержении Арсения узнали в тот же день. Сбыслав, ездивший в город по поручению Якима, воротился на взмыленном коне и принес эту весть.
— Надо спасать старика, — сказал Александр и, не услыша ответа, спросил: — Федор Данилович?
— Ась, — отозвался кормилец.
— Я говорю, надо ехать за владыкой. Чай, он поспешитель
— Какой он теперь поспешитель, коли сана и стола лишен.
— Я не позволю предавать союзника лишь за то, что он слаб ныне! — закричал Александр.
— И верно, — поддержал Федор. — Грех ведь на душу возьмем.
Поддержка брата еще более воодушевила Александра.
— Сбыслав! — окликнул он повелительно. — Тридцать гридней в полном вооружении немедля на конь! Едем к Софии.
Услыхав это, кормилец решительно запротестовал:
— На ночь глядя! Не пущу, Ярославич! Не пущу.
— А кто здесь наместник? Ты или я?
— Вы, вы наместники оба, но коли с вами что, упаси бог, стрясется, князь с меня шкуру спустит.
Кормильца неожиданно и Сбыслав подцержал:
— А и верно, княже, зачем тебе самому ночью в загон бежать? Ты ж, чай, не збродень. А мы налетим, выкрадем старика да и представим тебе.
— Вот-вот, — обрадовался кормилец. — Никто и помыслить не должен, что Арсения мы выручили. Эдак и на Городище толпу накличем.
Отряд возвратился с Арсением около полуночи. Федор давно ушел спать. В сенях остались лишь Александр с кормильцем да Ратмир. Чтобы скоротать томительные ночные часы ожидания, княжич с Ратмиром играли в шашки, придвинув единственную горящую свечу к доске.
Арсений вошел скорым шагом в сопровождении Сбыслава и Якима. Ряса его была мокрой и пахла конским потом. Он направился сразу к столу. Александр поднялся навстречу старцу.
— Спаси бог тебя, дитя мое, — взволнованно молвил Арсений, целуя Александра в лоб. — Спасибо за твою великую душу. Стану денно и нощно молиться за тебя не чина ради, а любви искренней. Ибо подал ты тонущему не соломинку, а руку крепкую, и не владыке уж, но человеку.
— Разболакайся, отец святой, — пригласил Александр. — Я велю брашна подать.
— Нет, нет, — решительно отказался Арсений. — Я был бы последним скотом, коли б позволил себе остаться под этой благословенной крышей.
— Но почему? — удивился княжич.
— Чернь, жаждущая крови моей, может заутре здесь быть. А это страшно, дитя мое. И не за себя уж теперь боюсь я, не за себя.
— Да, да, — вмешался кормилец, — владыка мудро молвит. Здесь ему нельзя оставаться.
— Но у нас дружина, — возразил княжич, — велю изготовиться к бою.
— Боже упаси, Александр Ярославич, поднимать меч на христиан, — Арсений воздел руки вверх. — Боже упаси! Они безумны от глада, терзающего их. Не бог, но нечистый движет ими. Заклинаю тебя вседержителем, не смей обнажать меч на них, не смей!
— Но куда же ты тогда? — спросил Александр.
— Утеку на Хутынь, запрусь в келью свою. Они заутре туда явятся. София не может оставаться без владыки. Прибегут за Антонием, его вознесут опять. Но не завидую я его участи теперь, ох не завидую. Сидеть на владычном столе средь безумных, что может быть, ужаснее?
Арсений схватил кормильца за локоть, отвел к столу, заговорил с жаром:
— Увози княжичей, Федор, увози от греха. Бояре в любой миг толпу на вас натравят.
— Не могу, святой отец. Князь в грамотах заклинает: сидеть.
Александр услышал спор между кормильцем и Арсением.
— Святой отец, не трать время. Мы никуда не поедем.
Арсений подошел к Александру.
— Но почему?
— Позор князю, бегущему от беды и бросающему свой народ в ней.
— Но ты же еще не князь, сын мой.
Александр вскинул подбородок, сверкнул очами по-отцовски:
— Я наместник и… княжич.
Арсений какое-то мгновение смотрел на гордого отрока, потом схватил его руку, заговорил жарко и искренне:
— Прости. Прости, Александр Ярославич, старого грешника… Ты, сын мой, чист и мудр в помыслах своих. Будь же всегда чист и честен, не токмо пред народом, но и пред собой. И будешь силен этой правдой. Не в силе бог, но в правде. Запомни, дитя мое, в правде.
Арсений перекрестил мальчика, резко повернулся и пошел к выходу.
— Я провожу тебя, отец, — вызвался Сбыслав, стоявший у двери. Арсений вышел, ничего не ответив.
— Да, да, проводи, — приказал Александр. — Проводи до самого Хутынского монастыря. Возьми с собой отроков.
Александр подошел к столу и задумчиво стал смотреть на огонь свечи.
— «Не в силе бог, но в правде», — повторил он с расстановкой и обернулся к окну, где стоял кормилец. — Что он хотел этим сказать? А? Данилыч?
— Только то, что сам сел на владычный стол неправдой, в чем и слабость свою узрел. М-да, звали старца на честь, посадили на печь. Идем-ка, Ярославич, почивать. Федор-то, чай, седьмой сон досматривает.
XIX
БЕГСТВО
Ровно четыре месяца лил дождь. Кончился он в Николин день — 6 декабря.
Наступление зимы усилило смуту в Новгороде. Измученные голодом и ненастьем, мизинные люди волновались и готовы были по малейшему знаку кинуться громить боярские дворы. И знак на Торговой стороне подали сторонники Ярослава, пустив слух, что бояре за то и выжили князя, что хотел он отменить на несколько лет поборы с бедноты. Слух этот был от начала до конца ложен, так как князь и себя и дружину свою содержал на поборы. Но бедноте так хотелось верить, что хоть кто-то из сильных мира сего жалеет мизинных! И они поверили.