Александр Николаевич Формозов. Жизнь русского натуралиста
Шрифт:
Со временем учебы в Нижегородском Университете связаны и первые выступления А.Н. Формозова в печати. Это заметки “К биологии Rana esculenta”, “Залет фламинго в Нижегородскую губернию”, “Некоторые сведения о водных млекопитающих реки Керженца”. Они появились в 1922–1923 годах в “Русском гидробиологическом журнале”, выходившем в Саратове под редакцией профессора Арвида Либорьевича Бенинга (1890–1943). Побывав в Нижнем Новгороде, он познакомился с увлеченным зоологией студентом и заказал ему эти статьи. Они основаны на собственных наблюдениях.
Когда в 1945 году еще школьником я напечатал в Казахстане сообщение о своих археологических находках, отец внушал мне, что я поторопился, ибо в науку надо входить со зрелыми выношенными работами. Он был совершенно прав, да и мои ученические сочинения гораздо хуже, чем его. Но он забыл, вероятно, как сладостно в юном возрасте почувствовать себя “настоящим автором”, увидеть свои писания набранными типографски.
Первая заметка отца занимает всего полстранички и излагает единичный факт: на его глазах 20 августа 1920 года в Макарьевском уезде лягушка проглотила маленькую птичку – камышевку. Третья статья солидней и по объему и по материалу. В ней уже целая серия наблюдений, итог двух поездок на Керженец [53] .
В начале 1923 года вышло и первое научно-художественное произведение А.Н. Формозова – “К наступающей весне”. Оно увидело свет в нижегородском журнале “Охотник” – одном из тех эфемерных изданий, что возникали тогда повсеместно в годы нэпа. В другом номере этого журнала мы найдем стихотворение Н. Зарудина “На Волжских горах” с посвящением “А.Н. Формозову”:
53
Наиболее полный список публикаций А.Н. Формозова приложен к его книге “Звери, птицы и их взаимосвязи со средой обитания” (М., 1976, с. 295–307). Дополнения см.: Формозов А.А. Александр Николаевич Формозов. М., 1980, с. 150.
Как видим, два послевоенных нижегородских года не были пустыми. Но юноше, рвавшемуся к знаниям, становилось тесно в провинции. Он съездил в Муром на Окскую биологическую станцию Московского университета и записал в своем дневнике, что вернулся с верой в молодые силы России (Д. 10-Х, 1921). С 1921 года он переписывался с А.Л. Бенингом и С.И. Огнёвым, посылал им свои фаунистические сборы. Сохранились их благодарственные письма. Огнёв уже слышал тогда о рисунках Формозова. С января 1922 года он “занялся изучением зимней жизни большого пестрого дятла по программе, предложенной кружком юных натуралистов биологической станции в Сокольниках под Москвой” (Д. 25-I 1922). С автором этой программы, пионером кольцевания птиц в СССР Николаем Ивановичем Дергуновым (1898–1928) также велась переписка.
54
Охотник, 1924, № 1, с. 20. Перепечатано в кн.: Зарудин Н. Полем-юностью. М., 1970, с. 79.
Галки. Рисунок из дневника А.Н. Формозова 1922 г.
19 октября 1921 года Биологический факультет в Нижнем Новгороде был преобразован в Медицинский. Александр Николаевич проучился там еще год на Биологическом отделении, а потом уехал в Москву (договариваться о переводе в Московский университет он ездил в марте 1922 года). Решение вроде бы естественное, но при том достаточно смелое. В столице не было ни близких родных, ни знакомых, ни жилья, ни заработков. Были зато молодость, здоровье, уверенность в своих возможностях.
И действительно, все устроилось, прежде всего со службой. Формозов пришел в Дарвиновский музей, созданный в 1907 году при Высших женских курсах, а в 1922 как раз превратившийся в самостоятельное учреждение, и предложил свои услуги в качестве художника и таксидермиста. Его взяли в штат и – более того – директор и основатель музея Александр Федорович Котс (1880–1964) – разрешил ему прямо там и поселиться. Год спустя Котс помог напечатать “Шесть дней в лесах”. Александр Николаевич никогда не забывал об этом, но принимал Котса, наравне с другими кабинетными, а не полевыми биологами, не очень всерьез. Посмеивался над его легковесной брошюркой о мыслящих лошадях (при проверке выяснилось, что это шарлатанство). Так или иначе и Котс, и Дарвиновский музей позволили моему отцу быстро закрепиться в Москве. Числился
В музее, где он проработал до 1925 года, вплоть до 1980-х годов висели его акварели “Барсук”, “Хорь”, “Лиса” и были выставлены сделанные им тушки и чучела. В фондах хранятся выполненные им серии акварелей и рисунков пером по темам: “Переселение белок”, “Переселение леммингов”, “Перелеты и гнездовья птиц”, “Вороны и ракушки”, “Постепенное занятие норы различными животными”, “Поющие птицы” [55] . Оформляя экспозицию, он смог кое-чему научиться у лучших наших художников-анималистов Василия Алексеевича Ватагина (1883–1963) и Алексея Никаноровича Комарова (1879–1977). Подаренные ими картины украшали его комнату несколько десятилетий. С Ватагиным подружились и семьями, жили вместе лето 1931 года на даче в Тарусе.
55
Удальцова В.А. Художники Дарвиновского музея. Труды государственного Дарвиновского музея. М. 1997, С. 126, 127; Формозов А.Н. Графика. Каталог коллекции государственного Дарвиновского музея. М., 2004.
Интересным человеком был и художник Михаил Дмитриевич Езучевский (1880–1928). В молодости он бывал в Париже, в первую мировую войну перенес немецкий плен, а работал в основном пастелью, создав ряд выразительных картин, отражающих историю биологии (например, “Наполеон и Ламарк”). От Езучевского отец узнал многое о культуре прошлого, с его помощью овладел техникой пастели, по его совету взял эпиграф из А.К. Толстого к своей книге “Шесть дней в лесах”.
Но главное было, конечно, не в музее, а университете. Биологический факультет еще не выделился. Существовало Естественное (с 1923 года Биологическое) отделение Физико-математического факультета. Туда и поступил Александр Формозов. Прежде всего он обратился, видимо, к Сергею Ивановичу Огнёву (1886-1951). Его книгу “Жизнь леса” он знал с детства, а в дальнейшем переписывался с ним. Огнёв был молодым преподавателем (с 1920 года), даже еще не доцентом (став им в 1926 году), но считался уже восходящей звездой в зоологии. На вечере памяти Александра Николаевича его однокурсник профессор В.Г. Гептнер вспоминал, как Огнёв сказал однажды своим студентам: “Ко мне приходил сегодня интереснейший парень”. Это был Формозов. Едва приехав в Москву, он принес столичному ученому свои дневники, зарисовки, сообщил ему о некоторых наблюдениях в Поволжье.
Огнёв согласился руководить новым студентом, опекал его и в аспирантуре. Ряд лет отношения их ничем не омрачались. В одной из первых публикаций отца выражается благодарность “дорогому учителю” [56] . Тот в свою очередь высказывал в печати в 1928 году признательность “моему другу А.Н. Формозову” за иллюстрации к книге “Звери Восточной Европы и Северной Азии” [57] . В тридцатых годах слова “дорогой учитель” отец произносил только с ироническим оттенком. Как нередко бывает, пути наставника и ученика разошлись.
56
Формозов А.Н. Заметки о млекопитающих Северного Кавказа. // Ученые записки Северо-Кавказского института краеведения. Владикавказ. 1926, т. 1, с. 73.
57
Огнёв С.И. Звери Восточной Европы и Северной Азии. М., 1928, т. 1, с. 4.
Сергей Иванович был человеком суховатым, методичным. Хотя он проявил себя и как популяризатор, и как полевой зоолог, в зрелые годы он тяготел больше к кабинетной работе с чучелами, тушками и скелетами, сосредоточившись на описании новых видов и подвидов животных, на их классификации. В этой области он и оставил самый значительный след в науке, подготовив семь томов монументального труда “Звери Восточной Европы и Северной Азии” (переименованного позже в “Звери СССР и прилегающих стран”, 1928–1950). Это направление биологии – систематика, фаунистика не было чуждо Александру Николаевичу. Он и сам внес определенный вклад в эти дисциплины, но сердце его лежало к иной деятельности, к непосредственному общению с природой, к расшифровке связей животного мира с растительностью, почвой, ландшафтом. Отход от Огнёва и его серьезной, но мертвой науки был неизбежен. Два десятилетия спустя отец записал в дневнике впечатления от юбилейного доклада Огнёва “Успехи зоологии в СССР за 25 лет”: “С.И., как всегда, узок и не способен правильно охватить и оценить явления вне своего мирка систематики” (Д. 11-XI-1942). Но еще через двадцать лет А.Н. Формозов помянул добром давнего учителя, тогда уже покойного, в предисловии к переизданию его “Жизни леса” и в выступлении на заседании, посвященном десятилетию со дня смерти ученого.
Конец ознакомительного фрагмента.