Александр Николаевич Формозов. Жизнь русского натуралиста

Формозов Александр Николаевич

Покровский научил Александра снимать шкурки с убитых животных и изготовлять их тушки. Этот опыт таксидермиста пригодился ему в дальнейшем и при работе в Дарвиновском музее в Москве, и при создании собственной коллекции, нужной как наглядное пособие к лекциям в университете.

Одним словом, Н.А. Покровский сыграл в жизни А.Н. Формозова очень большую роль. Из писем Николая Елпидифоровича к сыну видно, что в середине 1920-х годов Покровский помогал бедствовавший семье Формозовых даже материально. Вынужденный из-за болезни отказаться от охоты Николай Елпидифорович распродавал свое снаряжение, а Покровский купил его через подставное лицо, заплатив максимальную цену. В Дагестан Александр Николаевич ездил с ружьем Покровского, и этот “Зауэр” так и остался у нас.

Отец тепло вспоминал о скромном хранителе земского музея в “Записках натуралиста”, с любовью говорил о нем студентам и своим детям, рассказывая о юности. Тем не менее с 1927 года он уже не переписывался с учителем. А тот, одинокий, нищий и больной, так нуждался в участии. Он умер во время войны от истощения. Возможно, старик с грустью думал о неблагодарности человека,

выросшего на его глазах от жадного к знаниям, но едва переступившего порог науки мальчишки до профессора Московского университета. Я тоже готов упрекнуть в этом отца, но чувствую, что суть дела не в данном частном случае, а в чем-то более глубоком и для меня не вполне понятном. С середины тридцатых годов отец не был в Нижнем ни разу – целых сорок лет. Отказался поехать на встречу одноклассников к пятидесятилетию выпуска. – “Неужели тебе не хочется посмотреть на родные места?” – недоумевал сын-историк. “Нет, там все изменилось. Могилы родителей сравняли с землей. Нет, не хочу,” – отвечал он. Видимо, возвращение к прошлому было бы для его легкоранимой натуры слишком болезненным. Прекращение переписки с Покровским стоит, по-моему, в той же связи.

В последних классах гимназии Александру удалось найти друзей, не меньше, чем он, увлеченных охотой, скитаниями по среднерусским лесам. Это были его однокашники Иван Алексеев и Николай Зарудин. Иван Константинович Алексеев прожил скромную жизнь, работая в Борском лесничестве на Волге, умер в 1950-х годах. Николай Николаевич Зарудин (1899–1938) был в свое время достаточно известен как поэт и прозаик из литературной группы “Перевал”. Он был расстрелян на исходе ежовщины вместе с Борисом Пильняком, Артемом Веселым и Иваном Катаевым (двадцать лет спустя реабилитирован). Избранные произведения его переизданы и хорошо приняты новым поколением читателей [35] .

35

Зарудин Н. В народном лесу. М., 1970 (пред. В. Дынника). Он же. Тридцать ночей на винограднике. М., 1976 (пред. Н. Атарова). Он же. Путь в сторону смысла. М., 1983.

Начало его творческого пути, как и пути моего отца, можно проследить по рукописному журналу “Любитель природы” с подзаголовком “Журнал, издаваемый бродягами – охотниками – натуралистами Н. Зарудиным, А. Формозовым и И. Алексеевым”. Уцелело несколько номеров. Седьмой и, вероятно, последний – датирован 17 января 1917 года, первый же – был составлен в 1915 году. Кроме редакторов писали В. Постников, В. Васин, а рисовал и оформлял журнал только Формозов [36] . В его статьях “Белка”, “Зимняя покровительственная окраска”, “Юркинский остров”, “Весенний прилет и пролет птиц в 1915 году” мы найдем и собранные им самим факты, и первые попытки поделиться ими с окружающими, передать свое волнение, свою любовь к обитателям волжских берегов.

36

Мир тесен. Зоолог Л.Г. Динесман написал в замечаниях по моей рукописи: “Владимир Валентинович Постников в 1934–1936 годах преподавал “рисование” в старших классах 214 школы гор. Москвы. Талантливый педагог и незаурядный человек своим предметом, превратившимся в его изложении в основы технического черчения, увлек поголовно всех ребят. На его уроках всегда была идеальная дисциплина, которую он поддерживал без видимых усилий. Владимир Валентинович прекрасно знал интересы и стремления всех своих учеников, поощрял и направлял их внешкольные занятия естествознанием и фотографией. Часто на переменах или после уроков он разговаривал со школьниками на самые разнообразные темы. Эти разговоры всегда были интересны. Мне Владимир Валентинович рассказывал об Александре Николаевиче в гимназические годы. По его словам, в гимназии А.Н. очень много и упорно работал над техникой рисунка. Рисовал Ал. Ник. ежедневно, часто на уроках, повторяя один и тот же сюжет, сознательно добиваясь все большего и большего совершенства. Так же много и упорно работал А.Н. над стилем своих статей для журнала “Любитель природы”.

После Февральской революции однокашники отца напечатали в настоящей типографии несколько номеров “Журнала кружка 8-ых классов Нижегородской первой гимназии”. Сохранившийся № 2 за апрель 1917 года очень занятен. Тут и беспомощные стихи И. Демидова “На смерть борца за свободу”, и приветствующая свержение самодержавия статья “Садко” “Пора, давно пора!”, и прочувственный очерк Н. Зарудина “Памяти К.Р.” с цитатами из произведений великого князя, и трактат Давида Лурье “О национальном вопросе”. Странно выглядит среди этих публикаций заметка А. Формозова “Малая кукушка (Cuculus intermedius)” (с. 22-23). Рядом рецензия А. Дурмашкина на комплект “Любителя природы”. Из нее видно, что одноклассники чуть ли не накануне выпуска впервые услышали об этом существовавшем уже два года журнале.

Завязывались связи и с большой наукой. В одной из нижегородских газет было перепечатано письмо Дмитрия Никифоровича Кайгородова с просьбой к любителям природы присылать сведения о сроках пролета различных птиц. И гимназист Формозов стал снабжать петербургского профессора этими данными, получая от него ответы с выражением признательности за помощь.

А.Н. Формозов при окончания гимназии, 1917 г.

3 мая 1917 года гимназия была окончена. В аттестате стояли пятерки за закон божий и законоведение, историю

и географию и четверки за русский язык и словесность, философскую пропедевтику, математику, физику, математическую географию, латинский, немецкий и французский языки (биологии в аттестате совсем нет, хотя, по сведениям, собранным Е.М. Абрашневой, в гимназии был неплохой кабинет с пособиями по естествознанию и хороший учитель В.В. Раевский) [37] . “Казалось бы, открывалась дорога к занятию любимым делом. Где – еще не очень ясно. То ли надо учиться в университете, то ли поступить в музей к Покровскому, хотя бы препаратором, но во всяком случае оставаясь “бродягой-охотником-натуралистом”. В дневнике рядом с наблюдениями занесены всякие практические рекомендации: как строить шалаши (шести типов), как жарить на костре картошку и рыбу и т. д. Жизнь в лесу планировалась всерьез и надолго. Но шла весна 1917 года, и хотя в дневнике нет ни слова о мировой войне и Февральской революции, именно эти события, а не юношеские мечты определили будущее выпускника классической гимназии.

37

Абрашнева Е.М. Нижегородский период жизни и деятельности А.Н. Формозова (рукопись).

Страница из дневника А.Н. Формозова 1917 г.

В целом к восемнадцати годам Александр Формозов был уже очень неплохо подготовленным биологом. Он был превосходным наблюдателем, хорошо читал жизнь животных по их следам, твердо знал видовые названия всех встречавшихся ему зверей и птиц, умел добывать их и делать тушки, освоил литературу о них, различал их следы, выяснил многие черты их поведения, прекрасно рисовал животных и разнообразные проявления их жизни. А главное – он искренне и бескорыстно любил этих тварей и хотел посвятить их изучению все свои силы. Выработались навыки полевого исследователя, оставшиеся неизменными до конца дней. Труд зоолога – это прежде всего непосредственные наблюдения в лесу, в пустыне, в горах, а не занятия в кабинете с книгами, тушками и скелетами, это несчетные километры, пройденные пешком или на лыжах, в дождь и в снег, проваливаясь в болота, но не отступая ни на шаг. За плечами – рюкзак, у пояса сумка с дневником, куда заносится и зарисовывается все, заслуживавшее внимания. Так было в 1912 году. Так было и в 1972.

Когда в Московском университете поднимался вопрос, кем надо пополнять Биофак, профессор Формозов всегда подчеркивал, что нужно отдавать предпочтение молодежи с рано выявившимися интересами, уже на школьной скамье тянущейся к природе [38] . К этой аудитории юных натуралистов в первую очередь адресовался он в своих популярных книжках и статьях. Им – школьникам-юннатам, – не жалея времени, посылал он длинные письма с ответами на вопросы (даже сверхнаивные – например, “каким клеем лучше пользоваться, делая выставку в школе?”). Конечно, он вспоминал тогда о собственном детстве, о своих замечательных наставниках – отце Николае Елпидифоровиче и хранителе земского музея Николае Александровиче Покровском.

38

Формозов А.Н. О работе студентов-зоологов в природе // МГУ, Учебно-методическая конференция 7–13 июня 1945 г. Тезисы докладов. М., 1945, с. 38.

Трудные перепутья (1917–1920)

27 октября 1917 года Александр Формозов записал в своем дневнике: “В ночь выпал снег, окончился он около 7 часов утра. Пороша неглубокая, мягкая и очень неясная. У с. Высокова на задах среди огородов и картофельников заметил надметины русачьего следа, пошел по нему, несколько раз терял. Русак сделал петлю на картофельнике и круто повернул вправо. Тут я потерял след и остановился. Вдруг сзади послышался шорох, и русак уже несся по полю, легко перескакивая через межи и кочки. Преследование его по гонному следу было безрезультатным, так как он лежал очень сторожко и подымался далеко. У Графского дола по бугру несколько заячьих следов, один спустился вниз и здесь шел по осокам болота, затем заяц вышел к бугру и лег на водомоине, густо заросшей желтыми травами. Оказался небольшим белячком. Вылинял, и сильно-бурый цвет только по спине и на голове, весом он около 8 фунтов. Русак еще линяет, на следу по кустам оставляет клочья рыжей шерсти. Кое-где следы хорьков, горностаев и ласок. Следов мелких грызунов мало. Утром кричали пуночки”.

28 октября в Нижнем Новгороде была установлена советская власть. Это событие в дневнике не отмечено.

Перевернулась страница мировой истории, но уяснить сразу же значение происходящего было отнюдь непросто. В одной из опубликованных биографий Александра Николаевича читаем: “Революцию встретил радостно и с оружием в руках отстаивал ее завоевания на южном фронте в армии Уборевича” [39] . В первом утверждении нет никаких оснований сомневаться, второе же – требует уточнений. В семье с устойчивыми демократическими традициями ни малейшего сочувствия к павшему самодержавию, конечно, никто не высказывал. Надеялись на обновление России, на возникновение “на обломках самовластья” нового справедливого строя. Но ни сорокашестилетний Николай Елпидифорович, ни его двадцатилетние сыновья не думали о том, что им следует участвовать в этом процессе.

39

Попов В.А. К семидесятилетию профессора Александра Николаевича Формозова // Зоологический журнал. 1969, т. XLVIII, вып. 5, c. 767.