Александр Первый
Шрифт:
С прибытием Аракчеева все пошло как по маслу. Багратион занял Аландские острова, Кульнев разорил окрестности Стокгольма, Барклай захватил Умео, а Шувалов заставил сдаться генерала Грипенберга в Вестроботнии.
Эти победы русского оружия решили участь Густава IV. Он был свергнут в результате дворцового переворота, и власть перешла к его дяде, герцогу Карлу Зюдерманландскому, принявшему корону под именем Карла XIII. Кнорринг, рассчитывая на скорый мир, заключил перемирие и отвел войска в Финляндию.
В Борго по высочайшему указу собралось собрание представителей сословий Финляндии. Александр почтил собрание своим личным присутствием. 16 марта он произнес перед депутатами речь, в которой, между прочим, сказал:
— Я
Царь провозгласил сохранность для финнов их религии, законодательства, прав и привилегий каждого сословия. Финляндия становилась самой свободной частью империи.
19 марта Александр посетил Або, въехав в город через триумфальную арку с выбитой на ней надписью по-шведски: "Александру I, войска которого покорили край и благость которого покорила народ". 25 марта царь вернулся в Петербург. Перемирие было прекращено, и военные действия возобновились. Главнокомандующим русскими войсками в Финляндии был назначен Барклай-де-Толли, который, по словам царя, час от часу все более ему нравился. Мир со Швецией был подписан только в сентябре.
Результаты эрфуртского свидания усилили решимость Австрии объявить Франции войну. В беседах с канцлером Меттернихом Талейран выдал венскому двору тайну разногласий между Наполеоном и Александром, причем выразил убеждение, что "Александра уже не удастся вовлечь в войну против Австрии". Для выяснения позиции России в отношении предполагаемой войны в Петербург в конце января приехал австрийский посол князь Шварценберг. Вначале он был обескуражен словами царя, сказанными ему при аудиенции: "Если вы двинетесь, я — тоже. Вы вызовете пожар во всей Европе и сами будете его жертвой". Но после разговора с Марией Федоровной австрийскому послу показалось, что он проник в истинные намерения русской политики. "Действие, рассчитанное с хладнокровием и благоразумием, — сказала ему императрица-мать, — но выполненное с быстротой и величайшей энергией во всех его частностях, произвело бы здесь в скором времени самое благоприятное влияние". В результате Шварценберг донес в Вену, что только страх удерживает царя от открытого выступления против Наполеона и что Александр был бы рад избавиться от французской зависимости.
В Австрии начались лихорадочные приготовления к войне. Был выработан тайный договор с Англией о субсидиях, австрийские дипломаты плели сеть антифранцузских интриг по всей Европе, армия сосредоточивалась на границе с германскими землями.
В то же время Наполеон узнал о факте более странном — об интриге, возникшей в самом Париже. Талейран, вступив в сговор со всемогущим и всезнающим министром полиции Фуше, готовил общественное мнение к замене императора другим лицом, спекулируя на возможной гибели Наполеона в Испании от руки фанатика и на опасности новой войны в Германии, которая может лишить Францию всех ее завоеваний по ту сторону Рейна. Их стараниями составилось уже закулисное правительство, готовое прийти на смену императору; даже бесшабашный и глупый Мюрат позволил заговорщикам привлечь себя к участию в предполагаемом перевороте.
Перехваченные письма Талейрана отчасти раскрыли Наполеону истину, не осведомив его, однако, о размахе заговора и связях заговорщиков с иностранными государствами. Тем не менее гнев императора был страшен. Примчавшись в Париж, он в бешенстве топал ногами на Талейрана:
— Вы — дерьмо в шелковых чулках! Вы заслужили, чтобы я разбил вас, как стекло! Почему я вас не повесил на решетке Карусельской площади!
Талейран выдержал грозу с невозмутимым спокойствием и, выходя из кабинета, обронил невольным свидетелям его позора:
— Как жаль, что такой великий человек так дурно воспитан!
На следующий день он как ни в чем не бывало занял свое место за креслом императора, который упорно избегал смотреть на него. Наполеон не решился объявить войну заговорщикам в столь критический для себя момент.
Готовясь к войне с Австрией, император не оставлял надежды сохранить мир с помощью России. Достаточно было бы, если бы Александр решился наконец повысить тон, заговорить ясно и определенно, открыто объявив себя союзником Франции; тогда Австрия немедленно сложила бы оружие. И Наполеон судорожно хватался за мысль сдержать Вену окриком из Петербурга.
Но Александр упорно отказывался понять его и следовать за ним. И дело было не в том, что царь желал новой войны в Германии; напротив, он хотел бы обеспечить европейский мир; но, веря императору Францу и его министрам больше, чем Наполеону, он в глубине души считал их опасения законными, потому что и сам уже не доверял своему союзнику. К тому же в Австрии он видел буфер между Россией и Французской империей. Рекомендуя австрийцам спокойствие и терпение, царь не закрывал им, однако же, видов на будущее и не осуждал их на вечное смирение; тем самым, вместо того чтобы удержать Австрию от войны, он невольно еще больше подстрекнул ее, и дальнейшие события застали его врасплох.
29 марта австрийская армия под командованием эрцгерцога Карла вторглась без объявления войны в союзную с Францией Баварию и открыла военные действия.
Письма Наполеона в Петербург превратились в один горячий призыв о помощи. В пламенных выражениях он заклинал царя отозвать своего посла из Вены и двинуть свои войска в Галицию; он назначает ему свидание под стенами Вены и предлагает ему долю в своей славе.
Для достижения этой цели он рад обещать все, готов принять на себя любое обязательство, он даже отказывается взять себе что-либо при разделе Австрии. "Можно будет разъединить три короны Австрийской империи… Когда это государство будет таким образом разделено, мы сможем уменьшить численность наших войск; заменить эти всеобщие наборы, ставящие под ружье чуть не женщин, небольшим числом регулярных войск… Казармы превратятся в дома призрения, и рекруты останутся у сохи… Если желательно будет и после победы гарантировать неприкосновенность австрийской монархии, я дам согласие на это, лишь бы только она была вполне разоружена".
Александр не потребовал у Наполеона ни одного из этих обязательств. 29 марта, призвав к себе французского посла Коленкура, царь заявил ему, что считает миссию Шварценберга оконченной и что вечером будет отдан приказ о введении русских войск в Галицию.
— Я сделал все, чтобы избежать войны, — сказал Александр, — но если австрийцы вызвали и начали ее, император найдет во мне союзника, который будет действовать открыто. Я ничего не буду делать наполовину.
Но Шварценберг, сменивший Коленкура в кабинете царя, услышал вовсе не упреки и не грозные предупреждения. "В знак своего полного доверия император сказал мне, — писал Шварценберг, — что в пределах человеческой возможности будут приняты все меры с целью избегнуть враждебных действий против нас. Он прибавил, что находится в странном положении, так как не может не желать нам успеха, хотя мы и являемся его противниками".
Русским войскам, которые должны были действовать в Галиции, было приказано избегать по возможности всяких столкновений с австрийцами, и само выступление их в поход было сильно замедлено. На недоуменные запросы Коленкура Александр ссылался на дурное состояние своих финансов, на затяжной характер войны со шведами и турками, на трудность вследствие большого расстояния соединить свои войска с французской армией в Дрездене и таким образом освятить союз боевым братством. Решив оказать Наполеону военную поддержку, без которой Россия не могла избегнуть разрыва с Францией, Александр сделал все, чтобы лишить эту поддержку всякого действенного значения.