Александр Яковлев. Чужой среди своих. Партийная жизнь «архитектора перестройки»
Шрифт:
Заявление А. Н. Яковлева в партийный комитет при ЦК КПСС о выходе из партии. 16 августа 1991. [ГА РФ. Ф. 10063. Оп. 1. Д. 56]
Чуть раньше он навещает Кисловодск. Там местные чекисты предоставляют Яковлеву для передвижений автомобиль «Чайка». И надо же такому случиться: в какой-то момент на фаре этого «членовоза» обнаруживается трещина. Вроде бы пустяк, начальник охраны Смирнов просит местных коллег заменить фару, и дело с концом. Однако через час ему звонят из Москвы: «У вас ЧП, а вы не докладываете!» Прямо форменный разнос устраивают Александру Ефимовичу. Он понимает, что в столицу «настучали» местные оперативники. Приглашает их главного вечером посидеть «неформально», поговорить. Захмелевший работник КГБ признается: «Нам наказали следить за всем, что происходит вокруг Яковлева».
Это уже было серьезно. Одного из высших руководителей государства разрабатывали, как предателя и шпиона.
И еще на одно важное обстоятельство надо обратить внимание в связи с его заявлением. Он недвусмысленно предупреждает всех: грядет государственный переворот, антиперестроечные силы готовятся взять реванш. Но ведь каждый его шаг отслеживается, каждый разговор в распечатке попадает на стол Крючкову.
До путча оставалось три дня.
Что же касается выхода из партии, то формально эту процедуру Александр Николаевич так и не оформил. Не успел. Да и все мы не успели — и те, кто хотел выйти из КПСС, и те, кто хотел остаться. Потому что через неделю партия существовать перестала. Сама вышла из нашей жизни.
Немного забегая вперед, расскажу, со слов работника ЦК В. Рябова, как Яковлеву удалось заполучить свою учетную карточку члена КПСС, которая хранилась в парткоме.
Сразу после провала путча все здания ЦК были заняты победившими «демократами», деятельность партии запрещена, доступ вчерашних сотрудников аппарата к своим кабинетам (чтобы забрать личные вещи) контролировался победителями.
24 августа Рябов припарковал свою личную машину на улице Степана Разина (ныне Варварка), затем направился к шестому подъезду, где находился его отдел.
Собралось много работников ЦК, а вход закрыт. Заметил А. Музыкантского [351] , который командовал группой людей. Вели себя грубо, как комиссары в «Собачьем сердце» Булгакова. Наконец запустили в помещение работников отделов, чтобы забрать личные вещи.
Собрал свои вещи, уложил в кейс кое-какие бумаги; многие книги, подаренные мне за шесть лет работы в ЦК, остались в кабинете.
Раздался звонок по АТС-1 (связь для высших руководителей). Звонил А. Н. Яковлев из Кремля и просил забрать его учетную карточку члена КПСС. Я позвонил в партком, и мне принесли мою и его карточки.
На выходе стояли люди с автоматами. Многих обыскивали. За калиткой собралась злобная толпа, раздавались угрожающие выкрики.
У меня открыли кейс, осмотрели все бумаги и забрали учетные карточки.
Я вошел в здание Управления делами, оттуда позвонил Яковлеву и сообщил, что у меня забрали документы на проходной. Он попросил вернуться туда минут через 15, что я и сделал. Карточки вернули, но не извинились.
На другой день я приехал в Кремль. Шел уже теперь через Спасские ворота не по удостоверению ЦК, а по паспорту и пропуску, полученному в бюро пропусков.
В то время кабинет Яковлева располагался вблизи кабинета Горбачева. […] Он вышел из кабинета, поздоровались. Я отдал ему учетную карточку. Обменялись двумя-тремя фразами и попрощались [352] .
351
А. И. Музыкантский — тогда зам. председателя исполкома Моссовета.
352
Рябов В. Жизнь в ЦК, или ЦК изнутри. М.: ИПЦ «Жизнь и мысль»: ОАО «Московские учебники», 2005.
Кстати, из парткома Рябову вместе с учетной карточкой члена КПСС А. Н. Яковлева передали и его заявление о выходе из партии.
Что же в «сухом остатке» этой затянувшейся истории, связанной с выходом (или исключением?) Яковлева из КПСС? По всему получается, что все решилось само собой. Поскольку после путча партия перестала существовать, то дальнейшие действия или заявления на эту тему уже не имели никакого смысла.
Итак, мы вплотную приблизились к роковому рубежу — 19 августа 1991 года. К тем трем дням, после которых история СССР и России пошла по иному пути.
Яковлев, как видно из его выступлений, заявлений и интервью, многократно предупреждал о том, что зреет государственный переворот. Точно об этом он знать не мог — все готовилось в глубокой тайне, будущие путчисты собирались на секретных объектах КГБ, в свои планы посвящали очень ограниченный круг людей. Но шила в мешке не утаишь.
Даже по изменившемуся отношению к себе со стороны тех лиц, которые еще вчера подобострастно подходили к нему, чуть ли не кланялись в ноги, а теперь смотрели на Яковлева снисходительно, руки не подавали, даже по этому было ясно, что готовится нечто тревожное, угрожающее лично ему и тому делу, которому он посвятил последние годы жизни.
Не надо было работать разведчиком, чтобы в середине лета заметить явную активизацию этих лиц, их закрытые совещания, частые отлучки. Были и другие признаки надвигающихся тревожных событий: статьи в газетах и выступления по ТВ, где поносили «демократов», «либералов», «предателей», новый накал митинговых страстей, непрекращающиеся забастовки, волнения на окраинах Союза, обострение продовольственного кризиса.
Особый разговор — о тех горячих дискуссиях, которые разгорелись вокруг подготовки Союзного договора. В Ново-Огарево было сломано немало копий при обсуждении того, как сохранить остатки Союза, не допустить геополитической катастрофы. Президент отстаивал идею федерации независимых государств при сохранении сильного центра. Яковлев ратовал за добровольную конфедерацию. Это расхождение тоже не способствовало их взаимопониманию. Дошло до того, что Александр Николаевич перестал появляться в Ново-Огарево, а Горбачев делал вид, что так оно и надо.
В итоге к началу лета лидеры девяти союзных республик и президент СССР согласовали проект Союзного договора, а 12 июля этот документ поддержал Верховный Совет СССР. Подписание было назначено на 20 августа. Михаил Сергеевич вздохнул с облегчением и отправился в Крым, в отпуск. К сожалению, вернется он уже в другую страну. И с другими полномочиями.
Есть мнение, согласно которому сам Новоогаревский процесс, его документы и назначенная дата подписания Союзного договора если и не сплотили будущих гэкачепистов, то явно спровоцировали их на выступление 19 августа. Ведь контуры руководящих органов будущего государства не оставляли многим из них шансов удержаться у власти.
Яковлев теперь не в Кремле, ушел, пока суть да дело, «поселился» в здании Моссовета на улице Горького (Тверской), его новый соратник по ДДР Гавриил Попов помог с комнатой. И должность придумал: председатель городского общественного собрания.
Как только в аппарате узнали об отставке Яковлева, он был немедленно лишен персональной машины и госдачи. На окраину деревни в районе 1-го Успенского шоссе, где Александр Николаевич вместе с сыном Анатолием стал строить собственный загородный дом, начали наведываться «проверяющие» в милицейской форме: все ли в порядке с приобретением стройматериалов, не нарушены ли санитарные нормы… Не знали, к чему еще придраться.
Накануне отъезда Горбачева в Крым он пытался убедить патрона, что отпуск сейчас не ко времени, что отлучкой президента могут воспользоваться его недруги, что в эти дни надо держать все нити управления государством под своим контролем. Тщетно… Горбачев смотрел на Яковлева хмуро и недоверчиво: мол, говори, говори, но я-то знаю, что ничего плохого не ожидается, у меня надежные источники в КГБ и ГРУ, эти не соврут.
Яковлев к тому времени окончательно вышел из доверия. Его теперь даже старый друг Толя Черняев не привечал, считал предателем.