Александр Яковлев. Чужой среди своих. Партийная жизнь «архитектора перестройки»
Шрифт:
В «Огонек» Александр Николаевич позвонил, но о запрете на публикацию промолчал, хотя и призвал редактора быть поосторожнее. Однако не учел того, что крючковские осведомители были и в журнале, кто-то из них немедля сообщил на Лубянку о «неправильном» звонке Яковлева.
Крючков позвонил мне и в наглом тоне начал говорить о том, что я не выполнил указания Генсека. Я, честно говоря, мaлость растерялся от этой наглости и ограничился тем, что посоветовал Крючкову вновь донести обо всем Горбачеву. По тону разговора со мной я понял, что Крючков уже прочно окопался около Горбачева. Вот так и началась моя открытая война с этой службой, война, которую я, понятно, проиграл. Пока, по крайней мере [332] .
332
Яковлев А. Омут памяти. М.: Вагриус, 2000.
Эти месяцы, начиная с осени 1990 года и до августа 1991-го, наверное, были самыми мучительными для нашего героя. Он с горечью наблюдал за той растерянностью, которая охватила президента, за шараханьями из
Позднее Александр Николаевич утверждал, что, по его мнению, Горбачев сломался именно осенью 1990 года.
Он заметался, лихорадочно искал выход, но суматоха, как известно, рождает только ошибки. Кто-то за одну ночь сочинил ему достаточно беспомощную программу действий. В результате фактически померла горбачевская президентская власть, которую тут же стали прибирать к рукам лидеры союзных республик.
Оставшееся время до мятежа было временем безвластия, политической паники и укрепления необольшевизма. «Победители» вздернули подбородки, начали свысока взирать, а не смотреть, цедить слова, а не говорить. Подхалимаж перед Горбачевым сменился подчеркнутым к нему равнодушием. Резко изменилось отношение и ко мне. […]
Горбачев под конец его пребывания у власти оказался уникально одиноким человеком. Его вниманием завладели люди вроде Крючкова с целенаправленно катастрофической идеологией, его пугали крахом задуманного и невозможностью преодолеть проблемы на путях демократии, шаг за шагом подталкивали Горбачева к мысли о неизбежности введения чрезвычайного положения и перехода к «просвещенной диктатуре» [333] .
333
Яковлев А. Сумерки.
Яковлев уверен: события повернулись бы иначе, сделай Михаил Сергеевич тогда ставку на демократические силы, пусть еще крикливые, бестолковые, но устремленные на преобразования и настроенные антибольшевистски. Увы, президенту отказало политическое чутье, он быстро терял доверие у вчерашних союзников и соратников.
Вслед за Шеварднадзе в отставку подал и помощник президента по вопросам экономики Н. Я. Петраков. Это тоже был протест против нерешительности Горбачева в решении самых насущных хозяйственных вопросов, его постоянного запаздывания, заигрывания с большевистским лобби. Место Петракова занял доктор экономических наук О. И. Ожерельев.
Когда Михаил Сергеевич, осознав вокруг себя пустоту, сделал попытку уговорить Шеварднадзе вернуться в здание на Смоленской площади, тот ему прямо ответил:
— Спасибо, Михаил Сергеевич, но я вам не верю.
В этот, можно сказать, ключевой, переломный момент перестройки, когда следовало действовать, от слов переходить к делу, Горбачев продолжал идти тем же путем — компромиссы, сдержки и противовесы, декларации, обещания, заверения и пр. Он по праву завоевал сумасшедшую популярность на Западе, стал лауреатом Нобелевской премии мира, получил все мыслимые и немыслимые награды, на том поприще все складывалось хорошо, а потому Горбачев по-прежнему много внимания, сил, времени уделял международным контактам. В стране же все катилось под откос.
Экономист Олег Иванович Ожерельев и сейчас убежден: если бы власть тогда, на закате 80-х годов, сумела накормить народ, дать ему возможность не нуждаться в самых необходимых товарах и продуктах, то все пошло бы по-другому:
Ведь посмотрите, что творится сейчас. Вроде бы народ должен восстать против произвола властей, беззакония, коррупции и прочих безобразий. Ан нет! Никто не возмущается. Потому что сыты.
Трагедия Яковлева, Горбачева и всего высшего руководства состояла в том, что в 1987 году они приняли мощную концепцию преобразования управления народным хозяйством и все это тут же похоронили. Конечно, ключевую роль в этих «похоронах» сыграл Рыжков, он был убежденным противником нашей концепции. Но и с Яковлева вину снимать нельзя. И с Горбачева. Они закрыли глаза на это.
— Почему? По причине своего недомыслия, или были другие причины?
— Человек — не компьютер. Нажал — и он выдает просчитанное и объективно холодное решение. Человек, когда ему кладут на стол бумагу с какими-то предложениями, думает: ага, а кто автор этих предложений, а что за ними стоит и т. д.
— Вы полагаете, если бы та концепция была реализована, перестройка могла пойти по иному пути? Без разрушительных последствий начала 90-х?
— Безусловно! История была бы другой. Результат был бы другим. Коллапса удалось бы избежать [334] .
334
Ожерельев О. И., интервью автору.
Хотя, справедливости ради, надо сказать, что Яковлев еще в середине 1990 года предупреждал патрона о грозящей катастрофе и даже предлагал ряд откровенно радикальных мер. В записке, адресованной Горбачеву 2 июня, он писал:
Михаил Сергеевич!
Обстановка изменилась. Практически предъявлены ультиматумы с обеих сторон — и справа, и слева. Анализ сложившихся реальностей еще предстоит сделать. Сейчас же необходимы решительные шаги в финансово-экономической сфере:
1. Передать Госбанк в ведение Верховного Совета СССР или Президентского совета.
2. Учредить Президентский фонд стабилизации (как из личных взносов, так и от предприятий и организаций, равно как и от иностранных граждан и организаций).
3. Обменять деньги 1:1, кроме 50- и 100-рублевых купюр. Купюры этого достоинства из обращения изъять.
4. Резко расширить сеть коммерческих магазинов на деликатесные продукты.
5. До конца 1990 года автомашины, морозильники, телевизоры и другие дефицитные промтовары не первой необходимости продавать только с аукционов или через систему коммерческой торговли.
6. Незамедлительно издать Указ Президента СССР об акционерном капитале (проект имеется).
7. Передать все убыточные предприятия в аренду.
8. Немедленно начать распродажу или передачу в аренду мелких предприятий, мастерских по бытовому обслуживанию.
9. Принять на вторую половину года Чрезвычайный бюджет, предусмотрев жесточайшую экономию по всем линиям.
10. Провести земельную реформу.
2.6.90
А. Яковлев [335] .
335
ГА РФ. Ф. 10063. Оп. 1. Д. 398.
Эта записка осталась без внимания.
Предлагал Яковлев и реализацию программы развития малого и среднего бизнеса — реакция та же. Подготовил вместе с Болдиным предложения с аргументацией о необходимости повысить цены на хлеб, ибо они были настолько низкими, что кормить скот хлебом стало выгоднее, чем заготавливать корма, половина купленного в городах хлеба оказывалась на помойках, и при этом золотой запас тратился на закупки зерна у западных стран. Горбачев вначале с энтузиазмом отнесся к идее, но затем испугался, не захотел остаться в истории правителем, который поднял цену на хлеб. Хотя понимал, что давно настала пора навести порядок в ценообразовании. Понимал, но медлил…
Можно ли говорить о том, что Яковлев не имел союзников в аппарате ЦК? Скажем, по такому важному вопросу, как разделение партии на два лагеря, или два крыла, или даже на две новые партии — одна останется с теми, кто не желает перемен, другая вберет в себя реформаторов, людей с социал-демократическими убеждениями. Высшие руководители КПСС относились к такого рода призывам кто настороженно, кто враждебно. Но среди инструкторов, заведующих секторами, замзавотделами царили другие настроения. Единства не было, но явные и тайные союзники у Яковлева имелись.
После партийного съезда подходили, жали руку, говорили, что давно пора размежеваться. Ждали только сигнала от генерального. Но так и не дождались.
Докладная записка А. Н. Яковлева М. С. Горбачеву о положении в финансово-экономической сфере. 2 июня 1990. [Из личного архива А. Н. Яковлева]
Вспоминает ответорганизатор ЦК Александр Евлахов:
Выхожу как-то из нового здания ЦК, куда переселили после реформации весь идеологический блок, включая отделы пропаганды, культуры, науки. Вижу, идет по улице, прихрамывая, Александр Николаевич. Идет один, без охраны. Я пристроился рядом, пошли вместе по направлению к Кремлю, где у него было тогда рабочее место. Мне хотелось выговориться.
— Помните, Александр Николаевич, когда вы меня приглашали переехать из Ленинграда в Москву, то говорили, что смогу стать и свидетелем, и участником важных событий. Я и стал им — и свидетелем, и участником. Но сейчас настало время определиться. Я хочу написать два заявления. Одно — о выходе из КПСС. Другое — об увольнении по собственному желанию из ЦК.
Он меня выслушал. Помолчал. Потом говорит:
— Верно говоришь, Олександр Олександрович. Да, наступило время размежевания. Каждый должен определиться, с кем он. Ты вот определился, и это правильно. Но скажи, чем займешься?
— Пока не знаю. Надо осмотреться.
Я написал два этих заявления и ушел. Вскоре стал руководителем группы консультантов при Комитете по СМИ Верховного Совета РСФСР. Вместе с Сашей Дроздовым создавали газету «Россия», там я стал заместителем главного редактора.
Летом 1991 года, кажется, это было в последних числах июля, мне позвонил кто-то из его помощников: «Не могли бы вы подъехать к Александру Николаевичу?» Приезжаю. Он спрашивает, как дела, как работа.
— Я пока доволен. Дел много — и в Верховном Совете, и в газете.
— А как тебе такое предложение. Что, если мы сообща создадим новую газету? Настоящую. Без всякого груза прошлых заблуждений. Демократическую. Честную. Независимую. Насчет денег не волнуйся — они есть.
— Для меня это неожиданно. Я вполне удовлетворен работой у себя в «России», она, как мне кажется, ведет себя честно и независимо.
Он слегка поморщился.
— Ты не спеши, Олександр. Все же это, как я понимаю, печатный орган Верховного Совета. И газета российская. А я говорю совсем о других масштабах, я говорю о газете общесоюзной.
— Дайте время, Александр Николаевич. Я в отпуск собираюсь, там будет возможность все обдумать и тогда принять решение.
— Я тоже в отпуск хочу уйти. Так что давай в конце августа вернемся к этому разговору. Ты имей в виду — будешь там главным редактором. И если согласен, то подумай, кого еще из приличных людей пригласить.
Но в августе грянул путч, и к этому разговору мы больше уже никогда не вернулись [336] .
336
Евлахов А. А., интервью автору.
Наступил роковой 1991 год.
Взаимные обиды множились как снежный ком.
Президентский совет как совещательный орган власти фактически не состоялся. Г. Х. Шахназаров так писал о его деятельности, вернее, бездеятельности:
Сотворив Совет, в котором государственные чиновники и служители муз должны были советоваться неизвестно о чем, сам президент очень скоро потерял к нему интерес и попросту перестал собирать. Со своей стороны, быстро заскучали писатели, которые не привыкли протирать брюки в правительственных креслах, и разъехались по домам защищать мир, природу, а главное — писать романы. Маялись бездельем и только после долгих препирательств с Болдиным получили кабинеты «деловые люди»: Ревенко, Примаков, Бакатин. Да и потом им приходилось в основном ждать, пока президент даст какое-то поручение, а в оставшееся время ходить друг к другу и сетовать на никчемность своего положения. Одни только Яковлев да Медведев были при деле — как писали в Волынском доклад к очередному форуму, так и продолжали заниматься тем же в новом ранге.
Кто-то тогда сострил: «Что такое член Президентского совета? Это безработный с президентским окладом». […]
Повторяя один к одному просчет с Президентским советом, словно начисто вычеркнув из памяти этот эпизод, президент создает при себе так называемый Консультативный совет. Хватило его на два заседания, потому что составлен он был по такому же странному принципу смешения нужных и ненужных людей, способных и неспособных [337] .
337
Шахназаров Г. С вождями и без них. М.: Вагриус, 2001.