Александр Яковлев. Чужой среди своих. Партийная жизнь «архитектора перестройки»
Шрифт:
1968 год самым серьезным образом отразился на всей советской идеологии. Да, на Красную площадь тогда вышла немногочисленная кучка отважных протестантов, их немедленно повязали и осудили. Но внутри системы появились многочисленные трещины.
Карен Брутенц и Анатолий Черняев работали в Международном отделе ЦК — для обоих факт вторжения стал шоком. Они понимали, чем обернется «интервенция в социалистическую страну-союзник, да еще и с тем, чтобы прервать демократический процесс»: «С этого момента для меня, для нас началась эра особого политического двоемыслия и двоедушия: уже ничто или почти ничто в официальной идеологии и поведении этого руководства (исключая, пожалуй, некоторые внешнеполитические акции) не могло вызвать искреннего согласия» [71] .
71
Цит.
Понятно, что всю мерзость этого «политического двоедушия» сполна испытал и А. Н. Яковлев. Вот почему он избегал воспоминаний о Пражской весне.
Его помощник Н. А. Косолапов в разговоре со мной тоже отметил: «Никогда он о тех днях не вспоминал». Правда, Николай Алексеевич сам вспомнил интересный эпизод, касающийся 1968 года:
У меня о Праге был очень интересный разговор с Шишлиным. Николай Владимирович фронтовик, политобозреватель ЦТ, многолетний работник ЦК. Любил выпить. Я тоже это дело не избегал, мог под настроение и под хорошую закуску выпить водочки, а вот Шишлин практиковал это ежедневно. И даже, когда началась лигачевская антиалкогольная кампания, не остановился. После обеда его всегда можно было увидеть в соответствующем настроении — шел по цековскому коридору, покачиваясь. Ему все сходило с рук. Был потрясающий случай, когда он в таком состоянии оставил кипятильник в стакане с чаем, а сам вышел из кабинета и забыл. Кабинет выгорел напрочь. И что? Да ничего! Помещение отремонтировали, а Шишлину даже взыскание не объявили. Вот такие чудеса случались на Старой площади.
Так почему я о нем вспомнил? Встреча Горбачева и Рейгана в Женеве, ноябрь 1985 года. Я открываю мини-бар в своем номере, там полно всяких бутылочек. Но все не мои — виски, джин, коньяк, вино, пиво… Водки нет. И тут ко мне заходит Шишлин. Видит бар, говорит: «А тебе что, не нужно все это?» — «Не нужно». После чего сметает бутылочки, и мы начинаем разговор о 1968 годе. Никогда не забуду его фразу, она звучала примерно так: мы двадцать лет работали на демонтаж сталинизма, а тут дурак Дубчек выскочил, все угробил, и теперь придется еще двадцать лет ждать.
Это к тому, что в ЦК разговоры о переменах, о том, что они назрели, велись давно, в разных отделах и на разных уровнях [72] .
72
Косолапов Н. А., интервью автору.
Лауреат Нобелевской премии мира журналист Дмитрий Муратов, хорошо знавший «дядю Сашу», считает, что этот чехословацкий эпизод в биографии Яковлева впоследствии очень его тяготил:
Его командировали в Прагу, он писал оттуда отчеты. Но не только отчеты. Яковлев тогда спас от расправы Евгения Евтушенко, который написал свои великие стихи: «Танки идут по Праге, танки идут по правде, танки идут по солдатам, сидящим в этих танках». Мне об этом рассказывал Черняев, они вместе отстаивали поэта. Еще я уверен, что и та знаменитая статья, которую Яковлев написал в 1972 году, тоже была эхом чехословацких событий. Она предупреждала об опасности мракобесия, непременного поиска врагов, «пятой колонны» [73] .
73
Муратов Д. А., интервью автору.
«Та знаменитая статья», о которой говорит Д. А. Муратов, называлась мудрено — «Против антиисторизма». Она сыграла большую роль в судьбе героя этой книги.
Вот как это было.
Против кого и за что воевал и. о
Главный редактор «Литературной газеты» Александр Борисович Чаковский был кандидатом в члены ЦК и депутатом Верховного Совета. Вроде бы вполне «номенклатурный» товарищ. Но при этом — довольно известный писатель и очень ловкий газетный начальник. При Чаковском в годы т. н. застоя «Литературка» могла себе позволять такие вольности, которые в других газетах были просто немыслимы. Тут, видимо, сказывалось многое: и личная симпатия к нему Л. И. Брежнева, о которой все знали, и несомненный редакторский талант, и огромный авторитет «Чака» в журналистско-писательской среде.
Говорят, что раз в году он обязательно навещал Леонида Ильича, между ними происходила долгая беседа. А выйдя из кабинета генсека, Чаковский не ленился по самому широкому кругу пускать слух: Брежнев курс газеты считает правильным.
Конечно, «устои» Чаковский не подрывал, но на страницах «ЛГ» регулярно публиковались очень острые материалы, и не только на литературные темы. Там собралась сильная команда публицистов, журналистов-расследователей, репортеров.
Еженедельная «Литературная газета» печаталась на шестнадцати полосах. Выходила по средам, в киосках не залеживалась.
Осенью 1972 года именно сюда, в редакцию, расположенную на Цветном бульваре, А. Н. Яковлев отдал свою большую статью. Вернее сказать, не просто большую, а очень пространную — в сверстанном виде, набранная петитом, она занимала целый газетный разворот формата А-2.
Прочтя статью, Чаковский пыхнул неизменной сигарой, сказал:
— Будем публиковать.
Потом прошелся по кабинету, встал напротив автора:
— Но ты знаешь, что тебя за такое могут и с работы снять?
Яковлев только руками развел, мол, на все воля божья. Ему очень хотелось увидеть этот текст напечатанным.
Александр Борисович Чаковский. [Из открытых источников]
Да, «Литературная газета» в те годы отличалась редкой смелостью. Да, ее главному редактору позволяли такое, за что другим немедленно открутили бы головы. Однако главный редактор хорошо знал, за какие флажки ему заходить нельзя. А потому сказал Александру Николаевичу:
— Извини, Саша, но ведь и я тоже подставляю свою голову. Давай сделаем так: перед засылом в набор покажу материал Демичеву, естественно, со своим благожелательным комментарием.
Яковлев возражать не стал.
Секретарь ЦК КПСС Петр Нилович Демичев курировал вопросы идеологии, культуры и пропаганды. Человеком он был скрытным. Одни считали, что Демичев тайно симпатизирует «патриотам» и «почвенникам», другие полагали его чуть ли не либералом и борцом с проявлениями сталинизма. Видимо, у виртуозно владевшего «аппаратным чутьем» Чаковского были какие-то свои отношения с Демичевым, свои резоны, чтобы показать статью именно ему. И ведь фокус удался. Петр Нилович, ознакомившись с текстом, печатать его не запретил. Вернее, он выразился витиевато, примерно так:
— Я бы это публиковать не стал. Но решайте сами.
После чего Александр Борисович еще раз прошелся редакторским карандашом по тексту, смикшировал или убрал те места, которые могли представлять собой «мины», и послал материал в набор. «При этом он волновался куда сильнее, чем я», — вспоминал спустя годы Яковлев.
И 15 ноября 1972 года «Литературная газета» вышла со статьей, скромно подписанной: «А. Яковлев, доктор исторических наук».
Вопрос: понимал ли он тогда, что эта статья станет судьбоносной в его биографии? Даже сейчас, по прошествии многих лет, когда и Яковлева давно нет на этом свете, та публикация все еще вызывает горячий общественный интерес, вокруг нее ведутся споры, ломаются копья.
У статьи довольно заумное название — «Против антиисторизма».
История ее появления такова. В те годы, как вспоминал впоследствии сам Александр Николаевич, в советской печати стали одна за другой появляться публикации (статьи, книги, монографии), попахивающие откровенным шовинизмом и национализмом. «Национальная» тема в СССР всегда считалась деликатной, об нее не раз обжигались и журналисты, и писатели, и даже политики. С одной стороны, следовало считаться с генеральной линией партии на то, что мы единый советский народ, а с другой — учитывать исторические, культурные и прочие особенности наций и народностей, проживающих в Союзе.