Александрия и Александр
Шрифт:
– Ничего себе недалеко, Там километра два ходу, – заметил юноша, – Ладно, едем, – проговорил Голубев, увидев подходящий поезд.
Открывшиеся двери пропустили друзей внутрь поезда. Народу было немного, все разъехались по дачам, так что в вагоне было пусто. Лишь несколько человек зашли в поезд, рассевшись по свободным местам. Компания, похожая на их собственную, весело прошла в следующий вагон. Обычный, тёплый, воскресный день, люди хотят хорошо провести время.
Студенты углубились в свои планшеты. Илья читал книгу, Никита писал новую статью. Ира и Катя тоже читали романы. Сидевший напротив мальчишка- непоседа, всё отвлекался от наставлений матери, и больше смотрел на Илью, глаза ребёнка делались круглее и круглее, а рот приоткрылся от удивления.
– Мама, мама, – он стал дергать родительницу за руку, желая поделится своим восторгом, – смотри, какой дядя!
– Будешь хорошо есть, тоже вырастешь такой, – ответила женщина.
Ребёнок всё смотрел на юношу, в задумчивости водя колесами машинки себе по руке, и гудел за неё.
– А ты, Илья, хорошо ел? – поинтересовалась Ира, – маму слушал?
– И маму слушал, и хорошо кушал, – довольно улыбнулся Полуянов, – за мороженое…
– Понятно… – таинственно ответила девушка.
Так за разговорами и чтением доехали до «Пушкинской» и перешли на серую ветку. Поднялись по лестнице перехода, затем спустились по эскалатору. «Боровицкая» всегда восхищала Никиту. Будто бы тоннели переходов построены ещё в 16 веке, эта кладка красных кирпичей, похожих на ещё старинные, кремлёвские, дышащие стариной камни. Здесь словно застыла седая древность, но не пугающая, а увлекательная, полная загадок и тайн.
Эскалатор вёз их вверх подобно гигантскому чёрному дракону, светильники горели, как его чешуя. Никита ещё раз оглянулся, поднимаясь вслед Полуянову на каменной лестнице. Даже цвет камня был подобран идеально под стены Белого города, второго кольца стен Средневековой Москвы. Около выхода их ожидали Док с Еленой и Игорь с Дашей.
– Всем привет! – поздоровался Голубев, – долго нас ждали?
– Нет, вы вовремя, – ответил Игорь, глянув на часы.
Они чуть отошли от входа м. Боровицкая. Александров несколько раз оценивающе глянул на фасад станции.
– Очень похоже на Грот Александровского Сада. И архитектурное решение такое же- станция, как бы в склоне холма.
– Дом Бегинса. Фродо, – пошутил Игорь Дмитриев, – Властелин Колец.
– Да, так по- роскошному, – согласился, улыбаясь Илья, – гламурный вариант дома хоббита.
Они шли по Моховой, справа от них, на холме, возвышался дворец Пашкова, скромно называемый домом. До 1921 года это было здание Румянцевского музея, впоследствии объединенного с Музеем Изящных искусств, впоследствии ставшего знаменитым ГМИИ им. Пушкина. Именно картинная галерея Румянцевского музея стала основой коллекции ГМИИ. Последним его директором был князь Василий Дмитриевич Голицын.
Ну, дом в латинском смысе- Domus, это как раз дворец. Громадное, прекрасное здание приковывало к себе взгляды, как и скульптура , его украшающая. Лестница, пускай и перекрытая чугунными решётками, поднималась к центральному входу этого памятника искусства. Слева, простирались одноэтажные дома, часть усадебной культуры Москвы. Памятник же Владимиру Святому гордо возвышался над этим ансамблем, придавая ему новое звучание. Они миновали дом Пашкова, остановившись на перекрёстке.
Светофор ещё не зажёгся зелёным огнем, и они терпеливо ждали этого. Прямо перед ними был корпус Галереи Шилова, украшенный статуями в античном стиле, прямо на углу улицы Знаменка. Фасад немного был испорчен лужковским большим стилем, скорее даже ампиром, цоколем из полированного гранита.
Александров не мог пройти мимо входа в Галерею Шилова, не разразившись лекцией, пуска и коротенькой. Собственно, и Никита тоже был удивлён контекстом статуй, стилем и местом, где они были установлены.
– Сами эти скульптуры уже открывают некую тайну, – начал профессор, – Вы ведь помните знаменитый парк Боболи во Флоренции? У входа в грот стоят скульптуры Аполлоны и Цереры, внутри- статуи Ахиллеса и Елены Прекрасной и Венеры купающейся. Парк Боболи символизирует скорее Аид, царство Мёртвых.
Здесь, у входа в галерею Шилова, слева стоит статуя Венеры Медицейской. Подобная статуя Венеры с дельфином и двумя детьми, находится у нас, в Кусково, в Большой Каменной Оранжерее. Там статую Венеры окружают статуи Трёх Харит. Справа же здесь, у входа стоит статуя Гермеса с кадуцеем. А, вот- всё сходится, – обрадовался профессор, – знаменитый склеп Деметры в Керчи! При входе в погребальную камеру на фреске изображены нимфа Каллипсо и Гермес. Гермес, это всегда проводник, провожатый в мир Мертвых. Каллипсо- страж царства мёртвых и одновременно Царства Богов. Именно у неё гостил Уллис- Одиссей целых семь лет. И, кстати, судя по названию «Апокалипсис», Калипсис- это Царство богов, а «Апо» по- гречески, это максимальное приближение, достижение чего-либо, отсюда слова «Апогей» и «Апофеоз». Где «Апогей» это минимальное расстояние от Земли до Луны, а «Апофеоз» – это не столько обожествление, сколько означает максимально возможное приближение к богам, свидетельство достижения человеком божественного.
То есть, здесь смысл этой композиции, это экскурсия в мир прекрасного. Венера – олицетворяет красоту, прекрасное, то есть саму галерею, Гермес же будет незримым провожатым посетителя.
– Вам бы экскурсоводом здесь работать, – высказала общую мысль Русеева.
– Боюсь, что мало кто поймёт подобные изыски , – засомневался Илья, – только некоторые, самые продвинутые. Да и в нашем универе лучше. И люди весёлые учатся и работают.
– Ну, может быть, – вздохнув, согласился Сергей Александрович, – с этим склонен согласиться.
Они прошли рядом с часовней, прелестным творением архитектуры, и двинулись дальше мимо комплекса зданий ГМИИ. Улица Волхонка вела к их цели, и спутники любовались фасадами старинных зданий. Вот, наконец, и знаменитый чугунный забор с калиткой. Территория музея, его прекрасный сад с необыкновенными розами. Правда, они ещё не расцвели, и была не видна вся красота этого места.
Никита задумчиво шёл к мраморной лестнице здания, чей фасад был скопирован с знаменитого Парфенона, а статуи фронтона были копиями статуй этого храма.
– Привет, Голубев! Засмотрелся, и никого в упор не видишь? – крикнул ему Игорь Дмитриев, – мы тут рядом нашли много нового. Верно, Даша? – обратился он к девушке.
– Так и есть. В Хинкальной, здесь, на углу, знатный шведский стол. Четыреста рублей и после тяжёлого дня и жизнь видится прекрасной! – рассказывала девушка.
– До, или после? – философски спросил Александров.
– Лучше после. Если сейчас наедимся, будем лежать на этом прекрасном газоне, – обьяснил Илья свое видение, – и чисто физически не сможем насладиться предметами искусства на полный желудок.