Александровский cад
Шрифт:
Светлана смерила друга своего брата оценивающим взглядом.
– Что ж, охраняй, но так, чтобы мне это не мешало. Лады? В ее голосе проскользнула хозяйская нотка.
– Свет, я за тебя в ответе перед Иосифом Виссарионовичем. Лично. Поэтому, как получится…
Казарин распахнул перед Сталиной дверь автомобиля. Уже поставив ногу на подножку, Светлана еще раз смерила его взглядом, холодно улыбнулась и, выдержав паузу, тихо произнесла:
– Как я захочу, так и получится. Понял, капитан Казарин?
И это пришлось проглотить Лешке. Он дождался, когда Сталина сядет в машину, а затем занял место на переднем сиденье.
– В Кремль! – скомандовал Алексей водителю и обернулся к Светлане, чтобы сгладить возникшую неловкость. Но та неотрывно смотрела в окно, всем своим видом демонстрируя, что продолжать разговор не намерена.
В тот же вечер Казарин заглянул к Шапилину, чтобы попытаться еще раз обсудить свое новое поручение.
– Заходи, заходи. Давай без церемоний, – забасил с порога Петр Саввич. – Верочка!…
В кабинет вошла Вера, и Шапилин встал навстречу:
– Верочка, организуй нам с Казариным чаю.
Алексей посмотрел на тестя и заметил, что тот не сводит глаз со своей воспитанницы. Когда Вера вышла, Алексей подошел к столу, внимательно посмотрел на шахматы, расставленные на доске, и сказал:
– Вы, Петр Саввич, как Чапаев. Шапилин смутился:
– Это в каком смысле?
Но тут в комнату вернулась Вера, неся на подносе два дымящихся стакана, несколько кусков хлеба и розетку с варением.
Услышав последние слова, она покраснела, но Алексей тут же объяснился:
– Ну, помните сцену в фильме, когда Чапаев говорит Фурманову: «Это я в бою тебе командир. А вечером я тебе первый товарищ. Заходи, посидим».
Шапилин облегченно усмехнулся:
– Точно! Ну у тебя и память!… Ладно, рассказывай. Встретил? Казарин с улыбкой кивнул, но тут же помрачнел. Он поставил стакан с чаем на стол и, поднявшись с кресла, заявил:
– Петр Саввич, освободите меня от занимаемой должности. Прошу отпустить на фронт.
Шапилин всплеснул руками-.
– Опять двадцать пять. Ну что ты, ей-богу, заладил одно и то же. Навоюешься еще.
– Петр Саввич, очень прошу вас, – взмолился Казарин. – Ну не годится мне, здоровому лбу, таскаться целыми днями за… – Лешка хотел сказать крепкое словцо, но сдержался. – Светланой Иосифовной. Ну честное комсомольское слово, невмоготу. Да и характерами мы уже сразу померились.
– Ну и кто – кого? – полюбопытствовал Шапилин. – Ты варенье-то подкладывай.
Казарин кинул взгляд на Веру, с интересом прислушивающуюся к разговору, и, положив себе в чашку варенье, вновь бросился в атаку:
– Да какая разница, кто – кого? Дело в принципе. Петр Саввич откинулся на спинку стула, незаметно подмигнул Вере, аппетитно облизал ложку и отрезал:
– Так, Лешка, все! Ты устал. Допивай чай и чеши-ка домой спать. Разговор по душам окончен.
Глава 8
Собаки лаяли так, что Герман Степанович Варфоломеев готов был каждую удавить собственными руками. Он вообще очень тяжело переносил все, что с ним происходило в последнее время. Казалось, немцам было абсолютно все равно, кто перед ними: пленный красноармеец с тремя классами образования или он, добровольно сдавшийся еще в октябре 41-го потомственный барон фон Шпеер. Тогда, вопреки его ожиданиям, с ним даже не стали долго разговаривать: уже через сутки за Варфоломеевым-Шпее-ром захлопнулись ворота концентрационного лагеря под Витебском, и его жизнь закончилась. Во всяком случае, так он считал. Единственным утешением было то, что перед самой сдачей в плен Варфоломеев успел спрятать алмаз. Где, знал теперь только он. Самое ужасное, что, попав в лагерь, Герман Степанович, вернее его организм, оказался совсем не готов к такому повороту событий. Сбои он начал давать почти сразу, и весной 43-го в этом изможденном человеке с трудом можно было узнать таинственным образом исчезнувшего из Кремля старого хранителя товарища Варфоломеева. Даже неожиданный вызов к начальнику лагеря Германа Степановича почти не заинтересовал. В тот вечер у него поднялась температура, и он вообще плохо соображал, что происходит. Да еще собаки лаяли так, что разламывалась голова.
– Сесть! – скомандовал по-немецки конвойный, и Герман Степанович устало опустился на стул.
Он не заметил, как в комнате появился человек в белом халате, который протянул ему стакан воды и маленькую капсулу.
– Что это? – спросил заключенный.
– Пейте, – сказал по-русски, но с чудовищным акцентом незнакомец. – Это добавит вам сил.
Варфоломеев нехотя проглотил таблетку, после чего человек в халате пощупал его пульс, посмотрел зрачки и так же незаметно, как и появился, вышел из комнаты.
Затем к столу подошел солдат и поставил перед Вар-фоломеевым кружку с кипятком, накрыв ее куском хлеба. Герман вопросительно посмотрел на конвойного. Тот движением руки велел ему есть. Старик схватил хлеб и вцепился в него зубами. Все его сознание было сосредоточено на еде, поэтому он даже не заметил, что из темного угла комнаты за ним наблюдала пара внимательных глаз.
– Кушать надо аккуратно!
Варфоломеев подавился куском и поставил кружку на стол. За его спиной послышались шаги, и перед ним появился человек в форме высшего офицерского состава гестапо.
– Как вы хотите говорить, господин фон Шпеер? На каком языке? – спросил незнакомец по-немецки.
Варфоломеев прокашлялся и спокойно, так же по-немецки, ответил:
– Я могу разговаривать на любом языке: немецком, французском, испанском, даже на латыни. Но мой родной язык – русский.
Гестаповец усмехнулся и вдруг на чистом русском произнес:
– Мой тоже.
Варфоломеев удивленно вскинул глаза, но промолчал. А гестаповец с улыбкой продолжил:
– Вы смелый человек. Поэтому перейдем сразу к сути. Офицер сел за стол и перелистал страницы дела, лежащего перед ним:
– В ваших показаниях написано, что вы 20 лет проработали в Кремле. Так?
Варфоломеев кивнул.
– Вы дали подробное описание территории, внутренних помещений, быта обитателей.
Немец выждал паузу и вперил немигающий взгляд в Варфоломеева.
– Оно нам понравилось. И в первую очередь тем, что это не похоже на то, чем нас потчует наша разведка. Но нас интересует другое.
Офицер достал из внутреннего кармана кителя сложенный пополам лист бумаги и протянул Варфоломееву. На нем была изображена книга, на обложке которой красовался мальчик с гусем. Поверх рисунка шли непонятные буквы.