Алексеев. Последний стратег
Шрифт:
Верховный руководитель Добровольческой армии встретился с её командующим. Разговор был предельно краток.
— Лавр Георгиевич, нам надо спасти хотя бы горсть людей, чтобы сохранить великую идею спасения России.
— Возвышенных слов, Михаил Васильевич, не надо. Но путь на юг через Батайск нам большевики отрезали.
— Значит, остаётся единственный путь из Ростова — на Аксайскую станицу.
— Да, он единственный. Из Аксая можно выйти на станицу Ольгинскую, переправившись по льду через Дон. Лёд здесь,
— Когда прикажете армии выступать, Лавр Георгиевич?
— Этой же ночью, Михаил Васильевич. Завтра могут начаться уличные бои, в которых мы увязнем и зазря потеряем сотни бойцов.
— Согласен. Оставаться в Ростове - значит сознательно и совершенно бесполезно идти на смерть. Сколько времени армии и штабу даётся на сборы?
— Выступаем из города ровно в двенадцать. Что будем делать с ранеными и больными?
— Предлагаю тяжело раненных и больных разместить на городских окраинах у надёжных обывателей. А часть, под видом простых солдат, оставить в лазаретах.
— Трудно оставлять наших бойцов в городе. Тех, кого большевики найдут, - расстреляют без суда. Но положение безвыходное и потому с вами согласен. Распоряжение командирам отдам сейчас же...
Сборы действительно были короткими, поскольку добровольцы большого обоза не имели. Алексеев в прощальном письме своим близким написал следующее:
«Мы уходим в степи. Можем вернуться только, если будет милость Божья. Но нужно зажечь светоч, чтобы была хоть одна светлая точка среди охватившей Россию тьмы».
Многие добровольцы уходили из Ростова в 1-й Кубанский поход в подавленном настроении, поскольку они сознательно отказывались от всего самого дорогого в жизни, по сути дела бросая свои семьи на произвол судьбы. Деникин в своих «Очерках Русской смуты» писал:
«Там (то есть в большевистском тылу. – А. Ш.) были... брошены наши семьи, обречённые на существование, полное вечного страха перед большевистской расправой, если какой-нибудь непредвиденный случай раскроет их имя...».
Для Деникина это были не пустые слова. В Ростове оставалась его молодая супруга Ксения Васильевна. Она жила в городе с паспортом на своё девичье имя в одной армянской семье, которая немало рисковала из-за пребывания в её доме жены бывшего царского генерала, которому суждено было в самое ближайшее время возглавить Добровольческую армию.
Оставлял семью на чужой территории и командующий Добровольческой армией Корнилов. Оставалась на Дону и жена бывшего Верховного главнокомандующего России. Она получила от мужа фальшивые паспорта на имя Афанасьевых и с двумя дочерьми скрывалась в отдалённой от железных дорог станице Мелиховской.
Но Гражданская война не обошла и глухую степную станицу Мелиховскую. Дочь генерала Алексеева, Вера Михайловна, потом вспоминала:
«...Станичники и станичницы атаковали нашу хозяйку - кто мы такие, откуда мы, как она нас пустила. Пришлось возвращаться в Новочеркасск, где наша старая хозяйка отвела нас к своей знакомой на окраине города. У этой доброй женщины мы провели первые, самые страшные, дни большевистской расправы над Новочеркасском».
Глава тринадцатая
ПЕРВЫЙ КУБАНСКИЙ «ЛЕДЯНОЙ» ПОХОД
В полночь генералы от инфантерии Корнилов и Алексеев, генерал-лейтенант Деникин в окружении немногих штабных офицеров встретились в вестибюле просторного дома ростовского миллионера Парамонова. (Здесь был штаб Белой армии, а вскоре разместится ростовское ВЧК.) Посмотрев на часы-луковку, вытащенные из нагрудного кармана кителя, Корнилов сказал:
— Пора выступать.
Разобрав стоявшие в козлах винтовки и кавалерийские карабины, закинув за плечи «тощие» вещевые мешки, генералы и офицеры вышли на ночную улицу и зашагали туда, где уже выстроилась в походном порядке белая Добровольческая армия. Она оставляла Ростов, чтобы в скором времени, возвратившись на донские берега, с боем занять его.
Добровольцы уходили из негостеприимного города в полном молчании. Большинству думалось одно: куда идём, что ждёт впереди?
Поздно вечером основные силы Добровольческой армии сосредоточились в большой задонской станице Ольгинской. Здесь командующий армией Корнилов, дав своим бойцам четыре дня на отдых, провёл реорганизацию войск:
— Белая армия должна иметь стройность. Как старая Русская армия. Организационную неразбериху мы оставим красным...
Вся пехота добровольцев сводилась в три полка, которые по численности равнялись разве что батальону по штатам военного 1914 года. Офицерским полком силой в 570 штыков командовал генерал С. Д. Марков, бывший начальник штаба фронта. Полк был сформирован из понёсших в последних боях тяжёлые потери 1-го, 2-го и 3-го Офицерских батальонов, Военно-морской роты, дивизиона смерти Кавказской кавалерийской дивизии, ставшего пешим.
Во главе Партизанского полка (около тысячи человек) был поставлен генерал А. П. Богаевский. Полк был создан из пеших донских партизанских отрядов.
Во главе Корниловского ударного полка (тоже около тысячи штыков) остался полковник М. О. Неженцев.
Кавалерию объединили в четыре отряда (дивизиона) примерно равной численности. Всего набралось более 800 конников. Один из них был офицерским, второй - из конных партизан полковника Чернецова, третий - из донских казаков, четвёртый был сводным.