Алексеев. Последний стратег
Шрифт:
последние песенные слова звучали так:
...Когда по окопам от края до края Отбоя сигнал прозвучит, Сберётся семья офицеров родная Последнее дело свершить. Тогда мы оружье своё боевое, Награды, что взяты, что взяты в бою, Глубоко зароем под хладной землёю И славу схороним свою...Описание
«...У Хомутовской Корнилов пропускает колонну. Маленькая фигура генерала уверенно и красиво сидит в седле на буланом английском коне. Он здоровается с проходящими частями. Отвечают радостно. Появление Лавра Георгиевича, его вид, его обращение, вызывают у всех чувство приподнятости, готовности к жертвам. Корнилова любят, перед ним благоговеют.
В станице Егорлицкой Добровольческую армию встретили достаточно приветливо. Многие семьи проявили заботу о раненых, выделили продовольствие для войск. На полном станичном сборе выступили Алексеев и Корнилов, объяснив положение в России и цели Добровольческой армии.
Егорлицкая была последней станицей Донской области. Дальше начиналась Ставропольская губерния, занятая частями ушедшей с фронта 39-й пехотной дивизии. Здесь ещё не было советской власти, но были местные советы, анархия и ненависть к кадетам. Корнилов потребовал ускорить движение, по возможности избегать боев.
…B Лежанке путь преградил красногвардейский отряд с артиллерией. По команде генерала Маркова офицерский полк развернулся и, не останавливаясь, пошёл в атаку, прямо на деревню, опоясанную линиями окопов. Огонь батареи становится беспорядочным, ружейный и пулемётный - всё более плотным. Цепи останавливаются и залегают перед болотистой, оттаявшей речкой.
В обход села выдвигается Корниловский полк. За ним с группой всадников устремляется и сам Лавр Георгиевич с развёрнутым трёхцветным флагом. В рядах волнение. Все взоры обращены туда, где виднеется фигура главнокомандующего. Вдоль большой дороги совершенно открыто юнкера подполковника Миончинского подводят орудия прямо к цепи. Наступление, однако, задерживается.
Но вот офицерский полк не выдерживает: одна из рот бросается в холодную, липкую грязь речки и переходит вброд на другой берег. По полю бегут в панике люди, мечутся повозки, скачет батарея. Корниловский полк, вышедший к селу с запада через плотину, вместе с офицерским преследуют красноармейцев...».
В тех же «Очерках» их автор описывает эпизод после боя за ставропольское село Лежанку:
«У дома, отведённого под штаб, на площади, с двумя часовыми-добровольцами на флангах, стояла шеренга пленных офицеров-артиллеристов квартировавшего в Лежанке большевистского дивизиона.
Вот она, новая трагедия русского офицерства!..
Мимо пленных через площадь проходили одна за другой добровольческие части. В глазах добровольцев - презрение и ненависть. Раздаются ругательства и угрозы. Лица пленных мертвенно бледны. Только близость штаба спасает их от расправы.
Проходит генерал Алексеев. Он взволнованно и возмущённо упрекает офицеров. И с его уст срывается тяжёлое бранное слово. Корнилов решает участь пленных:
— Предать полевому суду.
Оправдания обычны: «не знал о существовании Добровольческой армии...», «не вёл стрельбы...», «заставили служить насильно, не выпускали...», «держали под надзором семью...» - Полевой суд счёл обвинение недоказанным. В сущности, не оправдал, а простил. Этот первый приговор был принят в армии спокойно, но вызвал двоякое отношение к себе. Офицеры поступили в ряды нашей армии...»
В последующих боях Добровольческой армии в ходе Гражданской войны пленные офицеры, мобилизованные в Красную армию, как правило, сразу же «призывались» в ряды белых. Расстрелу подлежали только члены партии большевиков, участники октябрьского переворота или те, чья вина в развале Русской армии на фронте была доказана их бывшими сослуживцами.
Что касается пленных красноармейцев из числа рядовых, а также мобилизованных специалистов (врачей, фельдшеров, инженеров, телеграфистов, паровозных бригад и пр.), то они, после «чистки», проводимой контрразведкой, становились пополнением белых армий. Из бывших красноармейцев формировались не только отдельные роты и батальоны, но и целые полки, входившие в состав Добровольческой армии.
Впрочем, подобная кадровая политика с неизбежной «чисткой» военнопленных проводилась и советским командованием. В рядах Красной армии, особенно к концу Гражданской войны, воевали многие десятки тысяч бывших белых военнослужащих, в том числе и из офицерства.
Командование Добровольческой армии ожидало, что противная сторона встретит белых на границе Кубанской области. По крайней мере, выставит сильные, маневренные заслоны с артиллерией. Поэтому вперёд, по степной дороге, были высланы конные разъезды. Они «добежали» до ближайших хуторов, осмотрели с холмов округу. Вернувшись, старшие команд дозорных докладывали Корнилову:
— Ваше превосходительство, путь чист. На десять вёрст и больше никаких войск не замечено...
Добровольцы с воодушевлением вступили в богатый Кубанский край. Он встретил их с искренним радушием, накормив и напоив измученных переходом по зимней степи людей. В отличие от Дона, первые же станицы и хутора дали пополнение в людях.
Станица Незамаевская первой выставила конный казачий отряд в полторы сотни шашек.
Командующий армией, не скрывая радости, сказал Алексееву:
— А что, Михаил Васильевич, истое навались кубанские казачки по старой России, по её порядкам.
— Лавр Георгиевич, одна станица — не вся Кубань.
— Почему вы так говорите?
— По собранным сведениям разведотдела, в крае есть станицы, которые ещё с осени прошлого года приняли большевистскую власть.
— Ну и что из этого? Я родом из казачьего сословия и психологию вольных людей знаю. Не пойдёт Кубань и Терек против нас на стороне красных. Никак не может пойти.
— Я, Лавр Георгиевич, очень уповаю на честь и чувство долга казачества. Но ведь и местные большевики не лыком шиты. Да и кубанские автономисты нам немало вреда принесут.