Алексей Михайлович
Шрифт:
Они старались загородить ему выход из горницы, старались вырвать у него Фиму.
Но он, очевидно, был очень силен, и долгая борьба с ним для них оказывалась невозможной. Они могли только кричать и звать к себе на помощь.
Вдруг разбойник, заслышав шаги вбежавшего Дмитрия, обернулся в его сторону, и Дмитрий разглядел знакомое лицо — лицо Осины. Он знал историю сватовства его, и теперь все ему стало ясно. Ужас и злоба охватили его, рука с топором поднялась на мгновение, и он раскроил бы голову княжескому приказчику, но тот заметил
«Убить! убить злодея! положить его тут на месте!» — мелькнуло в голове Дмитрия.
Но он содрогнулся перед этой мыслью об убийстве.
Собрав все свои силы, он кинулся на Осину и в одно мгновение вырвал из рук его Фиму.
Как ни крепок и силен был приказчик, но он не ожидал нападения. Он был уже утомлен борьбою. Он на мгновение опустил руки, собираясь ловчее сбить с ног нежданного противника, но в то же самое время Дмитрий ударил его кулаком в грудь, налег на него всем телом и повалил на пол.
— Давайте ширинки [6] , скорее! Скрутим ему руки! — закричал он.
Фима сидела на полу, дрожа всем телом и заливаясь слезами. Но Настасья Филипповна и Пафнутьевна еще не совсем обезумели от ужаса.
Они кинулись за ширинками и через несколько мгновений подбежали с ними к Дмитрию.
Как ни выбивался, как ни кричал приказчик, а скоро Дмитрий, с помощью женщин, скрутил ему руки и ноги, сунул в рот кусок полотна. Он не мог пошевельнуться, он был теперь безвреден.
6
Ширинка — полотнище, которым иногда подпоясывались вместо кушака; вышитыми ширинками часто украшались комнаты.
«Но ведь вот, может быть, сейчас вбегут другие, и сколько их, разбойников, кто их там знает? да и что делается на другой половине дома? что с Андреем, Рафом Родионовичем? Нужно поднять крестьян, нужно позвать кого-нибудь на помощь!»
Все эти мысли зараз, одна перегоняя другую, мелькнули в голове Дмитрия. Что ж ему делать? бежать, узнавать, помогать там… а здесь оставить Фиму — разве это возможно?
Однако нужно на что-нибудь решиться. Он только выйдет в сени и сейчас вернется. Он направился к двери, но Настасья Филипповна и Пафнутьевна удержали его за полы кафтана.
— Митенька, голубчик, не оставляй нас, ради Христа! всех нас разбойники прирежут! — вопили они…
И он остался.
А там— то что же? Там, очевидно, было неладно! Слышно было, как кричат, ругаются, хлопают дверью… Что-то тяжело падает на пол, так что даже трясутся стены.
Старая Пафнутьевна пришла в себя и заикаясь, дрожащим от страха голосом проговорила:
— Пойду-ка я взгляну, а то на двор выбегу, людей кликну. А встретят,
Она, спотыкаясь и шатаясь, вышла в сени. Прошло несколько тревожных минут.
Фима все сидела на полу, очевидно не понимая, что кругом нее творится.
Настасья Филипповна, стуча зубами и захлебываясь от рыданий, стояла над нею, безумно глядя на дверь.
Она крепко прижала Фиму к себе, охватила ее руками. Ее материнские руки так и сжались, как железные, — трудно будет вырвать из них Фиму
Осина бьется в углу горницы. Он напрягает все силы, чтобы разорвать свои путы, — но это невозможно. Толстое полотно крепко всего его стянуло, да и сам он привязан к тяжелой кровати. Трещит эта кровать от его усилий, трещат его кости, но ничего не может сделать он и только слабеет от борьбы напрасной.
Дмитрий стоит у двери с топором наготове. Будь что будет, хоть кровь пролить придется, а первого, кто попробует ворваться в горницу, он уложит на месте.
Но вот в сенях слышны шаги Пафнутьевны.
— Ахти нам! — кричит она. — Разбойников много. Наши с ними на дворе дерутся. Что-то будет?!
— Голубчик Митенька, — прошептала Настасья Филипповна. — Если всем нам смерть пришла, так уж, значит, такова воля Божия! А спаси ты хоть Фиму, выведи ты ее отсюда, укрой хоть на деревне, хоть где хочешь…
Дмитрий вздрогнул.
Как это до сих пор не пришла ему такая мысль в голову?! Сколько времени даром потерял! Конечно, из дому бежать нужно! Но на дворе дерутся, на дворе много разбойников, а он один.
Настасья Филипповна будто угадала, о чем он думал.
— Тут из сеней калиточка на задворки, может, там нет никого, — шепнула она. — Держи дверь-то! Я Фимушку сейчас одену
И она, с помощью Пафнутьевны, стала кое-как снаряжать Фиму, которая сама ничего не понимала и машинально подчинялась всему, что с ней делали.
Вот на ногах ее теплые сапожки, вот она сама закутана в меховую шубку.
— Веди ее, Митя, — говорит Настасья Филипповна, — а с нами пусть будет что Господу угодно!
Она бросается к дочери и порывисто крестит ее.
— Дитятко мое ненаглядное, свижусь ли с тобою?
Фима очнулась от этих последних слов матери.
— А ты, матушка? — крикнула она. — А ты, мамка? Без вас я не пойду отсюда!
И старая мамка, и Настасья Филипповна не одеты; а минута идет за минутой…
Кое— как похватали они одежу, первое, что попалось под руку.
— Господи помилуй, авось и удастся!
Они уже в сенях. Дмитрий запер дверь в опочивальню.
— Кто тут еще? — раздался над ними громкий голос.
Чья— то тяжелая рука схватила за плечо Настасью Филипповну. Но Дмитрий уж рядом. Он замахнулся топором, неведомый человек крикнул и повалился.
Отперта спасительная дверка. В душные сени клубами врывается морозный воздух; из-за тесового навеса глянул свет луны. Они на свободе. А за ними в сенях уже раздаются крики.