Алена и Аспирин
Шрифт:
Расплатился и ушел, так и не выпив свой кофе.
Пошел дождь. Алена, против обыкновения, не занималась: стояла у окна, отслеживая дорожки бегущих по стеклу капель.
— Ну и почему тебе не сыграть этот академконцерт? — спросил Аспирин с порога.
— Я так и знала, что она тебе нажалуется, — сказала Алена, не оборачиваясь. — Подключила тяжелую артиллерию. Побежала за подмогой к папаше…
— Это естественно. Ты — ее гордость. Она хочет тебя показать. Что тебе стоит?
Он сказал — и осекся. Послушать их разговор со стороны — отец и дочь мирно беседуют о насущных школьных проблемах. Они так вжились в свои роли? Им так проще?
— Иногда мне кажется, что я никогда не выучусь, — Алена по-прежнему смотрела на дождь. — Учусь-учусь… Болит все… А до его песни — как до неба. Нет… как до… ну, неважно.
— А у тебя много времени в запасе. Что, ты за тысячу лет не выучишься играть?
Она обернулась. Он пожалел о своей шутке. Нервно усмехнулся:
— Что ты так смотришь? У меня никто за плечом не стоит?
— Ты мне надоел. Если бы ты знал, как ты мне… надоел.
— А ты мне, думаешь?! — он оскорбился.
Она скорчила рожу:
— «Доброе утро, мои милые, с вами ди-джей Аспирин, расслабьтесь, впереди у нас много чудных и комфортных часов в мягких объятиях „Лапа-радио“»…
— Отомстила, да? — спросил он мрачно. — Ну-ну…
И пошел к себе.
Статью для «Мачо» он обещал отдать еще в прошлую пятницу, теперь был понедельник. Аспирин включил ноутбук, намереваясь поработать, но вместо этого вошел в сеть и проболтался там часа полтора.
Алена упражнялась. Аспирин краем уха прислушивался к бесконечным, изматывающим повторениям одного и того же. К концу второго часа пьеска звучала совершенно, в ней была не только подвижность и легкость — в ней была, Аспирин не побоялся бы этого слова, экспрессия. Алена проживала простенькую танцевальную мелодию с таким темпераментом, будто это был «Полет валькирий».
— Молодец.
Она покосилась на него без благодарности.
— Ты научишься раньше, чем через тысячу лет, — сказал он льстиво. — Через пару недель, наверное, уже сыграешь… Она сложная, эта песня?
— Нет, не очень. Она уводит людей за грани этого мира… Иногда поднимает мертвых… А так — ничего особенного. Простецкая мелодийка.
— Доброе утро, мои милые! Вот и вторник, вот и ди-джей Аспирин снова пришел, чтобы провести много комфортных часов вместе с вами в мягких объятиях…
Он чуть было не поперхнулся. Будто кость застряла в горле и мешала выталкивать слова.
— …«Лапа-радио», — закончил он через силу. — Нас слушают на работе, нас слушают дома… Нас слушает, между прочим, одна очень упрямая девочка, которая считает, что легкая музыка — это плохо… Все мы знаем, что люди пели за работой испокон веков: косили траву — пели… доили коров — пели… Что они пели? Да песни, разумеется, простые песни о своей любви, о своей нелегкой судьбе… или, наоборот, о своей очень счастливой судьбе… Так чем же мы хуже, а, дорогие мои? Раскройте ваши уши — с нами Валерия!
Он не мог отделаться от мысли, что Алена сидит сейчас на кухне перед радиоприемником, и на лице у нее брезгливое внимание. Он никогда не говорил ей, на какой станции работает и как ее найти. Сама отыскала, значит. Понадобилось ей зачем-то.
(— А в клубе ты делаешь то же самое? — спрашивала она мимоходом, всем видом демонстрируя малую заинтересованность в ответе.
— В клубе, — говорил Аспирин, — я занимаюсь творчеством.
— Лепить чужие треки «паровозиком» — это ты называешь творчеством?
Аспирин молча считал до десяти).
— …Что наша жизнь, дорогие мои? Нет, не игра. И не икра. Наша жизнь — вечная возня между предназначением, которое свыше, и необходимостью ежедневно есть хлебушек… желательно с маслицем… Мы любим жить! Почему мы должны этого стесняться? Мы хотим много радоваться, вкусно и красиво есть, следить за модой, мы хотим любить! Для всех, кто влюблен — полчаса любви на «Лапа-радио!»
Он вообразил, как Алена выключает приемник, и ему стало легче.
В среду было объявлено «шляпное пати». Аспирин совсем забыл о непременном условии вечера — явиться с покрытой головой, но его актуальная цыпа, Женечка, позаботилась о нем заранее и добыла где-то арабский клетчатый головной убор. Аспирин поторчал немного среди ковбойских, корейских, оперенных и ощипанных шляп, ему стало неловко и скучно. Подвернулась молодая журналисточка, заулыбалась, неумело целясь в Аспирина старомодным диктофоном; будь она чуть поплоше, он послал бы ее по матушке без зазрения совести. Но она была свеженькая, налитая, белки наивных глаз — без единой красной прожилочки; Женечка, притащившая Аспирину клетчатый мусульманский платок, заревновала.
Гудел танцпол под десятками ног. Мельтешили огни. Все-таки у «Фантома» проблемы со стилем, что-то в нем есть от деревенской дискотеки; Аспирин увильнул от Женечки и от этой, второй… как ее? Желание закончить вечер «в постели с Мадонной» сменилось жаждой тишины и покоя.
Снаружи шел дождь.
Уже выехав из переулка, Аспирин вспомнил, что Алена в филармонии. Что до филармонии от «Фантома» рукой подать. И что концерт должен был кончиться минут пять-десять назад.
…Он оказался прав.
Чинная публика расходилась, поблескивали черные зонты, перепончатые, как крылья мастера Дракулы. Под нешироким козырьком у входа стояла, прижимая к груди Мишутку, девочка в мешковатой дешевой куртке.
Он забыл о Мишутке. Как так? Просто вылетело из головы. Но не возвращаться же теперь…
Он подъехал к самому входу.
— Садись. Быстро. Тут стоянка запрещена.
Она нырнула на заднее сиденье.
— Спасибо, — сказала, кажется, искренне. — А то этот дождь… И уже поздно…