Алена и Аспирин
Шрифт:
Невелики расходы — все можно купить на базаре. Шапку, шарф, дешевый детский зонтик. Да хоть пальто. Вот что делать с этой проклятой школой? Вроде бы и не в деревне живем, где все про всех знают. А поди ж ты — вчера участковый приходил…
Когда Аспирин ходил в детскую комнату милиции, пытаясь куда-то пристроить Алену — на него посмотрели, как на злобного идиота. Стоило Алене приобрести в его жизни какой-нибудь, хоть шаткий, статус — их совместное житье-бытье вдруг вызвало интерес правоохранительных органов. Участковый, мужчина средних лет в штатском
Аспирин, криво улыбаясь, представил свидетельство о рождении Алены. Да, дочь. Да, из Первомайска. Нет, прописывать не будем. Она у себя прописана, в Первомайске. Юный талант — скрипачка, приехала за большим будущим. В школу не ходит? Так она в десятилетку поступает. В какую? Очень просто — в специализированную школу для особо одаренных детей. Готовится. Есть еще вопросы?
Вопросов не было. Участковый, расслабившись, пожелал Алене успехов, предположил, что музыкальный талант у нее — в отца, признался в любви к «Лапа-радио» и распрощался.
Заперев за ним дверь, Аспирин зачем-то пошарил на антресолях. Пистолет был здесь — руку протяни. Аспирин перепрятал его под стойку с обувью.
Ложь обладает интересным свойством — в нее легко поверить, особенно лгуну. Аспирин подумал, что если Алена в самом деле уйдет в десятилетку… интересно, а интернат у них есть?
Тогда Аспирин станет ей не нужен.
Месяц назад он обрадовался бы и перекрестился с облегчением. Сейчас он испугался: а вдруг, уходя, она захочет ему отомстить?
Они отправились на ближайший вещевой рынок и купили Алене теплую куртку с капюшоном — первую, которая подошла по размеру. Алена не собиралась тратить время на выбор, Аспирину и подавно неинтересно было бродить по выставке скудного барахла. Капюшон решал проблему шапки; на обратном пути прикупили синий шарф и синий зонт с цветочками.
Аспирин настоял, чтобы Алена сразу же надела обновки — якобы для того, чтобы снова не простудиться. На самом деле ему было нужно, чтобы общественность в лице консьержки тети Светы убедилась: Аспирин достойно исполняет отцовский долг.
У подъезда стояла Ирина, соседка. Со времени последнего разговора (на кухне Аспирина под армянский коньяк) им несколько раз приходилось встречаться у лифта, они здоровались, но и только. Аспирин до сих пор не знал, на каком этаже она живет — на третьем или на четвертом.
Теперь она стояла у подъезда, явно расстроенная, растерянная. Обычное спокойствие на ее бледном узком лице казалось подтаявшей маской, готовой слететь в любую секунду.
Рядом был мужчина — высокий, плотный, в расстегнутом пальто, под которым угадывалась строгая униформа чиновника. Он, улыбаясь, что-то сказал — добавил к сказанному, как отметил про себя Аспирин. Последняя, так сказать, капля.
Ирина увидела Аспирина с Аленой. Улыбнулась с преувеличенной радостью, поспешно, чтобы не сказать суетливо.
— Добрый день, — вежливо сказала ей Алена и перевела взгляд на мужчину в пальто.
Ее взгляд застыл.
Аспирин мог поклясться, что она раньше видела этого человека, причем в непростых обстоятельствах.
— Добрый день, — сказал он, инстинктивно отвлекая внимание Ирины — и ее мужчины — на себя. — Мы были на базаре. Купили Алене новую теплую куртку.
Он сам не знал, как воспримет Ирина, полузнакомый человек, его неожиданное мелочное многословие. Но нескольких «заболтанных» секунд хватило, чтобы Алена взяла себя в руки и перестала пялиться. Потупилась, скромная воспитанная девочка:
— Да.
— Извините, — от чистого сердца сказал Аспирин. — Всего хорошего.
Прикрывая дверь подъезда, он успел увидеть, как мужчина в длинном пальто, махнув на прощание рукой, садиться за руль большого черного «БМВ».
К счастью, лифт оказался на первом этаже. Иначе не миновать новой встречи с Ириной; проскочив мимо тети Светы («Ах, новая куртка! Какая прелесть!») и увлекая за собой легкую податливую Алену, Аспирин вскочил в раскрывшиеся двери и клюнул пальцем в кнопку пятого.
— Где ты его видела? Вы знакомы?
— Нет.
— Ты врешь.
— Охота тебе снова ругаться, — сказала она со взрослой усталостью. — Клянусь своим братом, что я никогда раньше не видела этого человека. И он меня.
Аспирин помолчал, переваривая услышанное.
— А почему ты так на него смотрела?
Он отпер дверь квартиры. Пропустил девчонку вперед.
— Я смотрела не на него.
— А на кого? Говори!
Он развернул ее лицом к свету. Говоря по правде, ребенок не выглядел ни здоровым, ни счастливым. Бледное лицо со впалыми щеками, под глазами круги. А взгляд — очень грустный. Старушечий.
— Ты чего? — спросил он, выпуская ее плечи.
— Ничего. Ты его знаешь?
— Нет.
— Он умрет.
— Все умрем, — сказал Аспирин автоматически, заранее зная, что скажет Алена и внутренне обмирая от этого знания.
— Он умрет раньше всех. До захода солнца.
Аспирин глянул на часы. Пять минут пятого; когда заходит солнце в конце сентября?
— Ты придуриваешься? — спросил Аспирин безнадежно.
Она аккуратно повесила новую куртку на вешалку. Сложила шарф на полочке для шляп. Поставила зонтик в угол.
— Спасибо. Мне в самом деле было холодно.
Аспирин повернулся и молча ушел на кухню — пить чай. Достал бутылку коньяка; вспомнил, что не знает телефона Ирины. И не знает, в какой она живет квартире, даже на каком этаже — на третьем или на четвертом…
Из гостиной, куда ушла Алена, донеслась фраза, сыгранная на пианино. Обрывок мелодии. У Аспирина мороз продрал по коже — не то от музыки. Не то от нового ощущения «дыры в мирозданье». Будто дрогнула тонкая пленочка, за пленочкой — хаос…