Алешка
Шрифт:
— Могу и поваром, — сказал Митрич и посмотрел вслед уже еле видному Федьке.
Стадо ушло на луга. Митрич подобрал свои вещи и направился домой вдоль загона. Изгородь была сплетена из ивовых прутьев. Обширный, в несколько гектаров загон стоял на самой бросовой, каменистой земле. «Правильно задумано,— решил про себя Митрич. — Где скот, там и навоз. В будущем году на этой земле даже конопля может уродиться».
Поднявшись на бугор, Митрич увидел стадо, рассыпавшееся на лугу вдоль речки. Увидел и Алешку с собакой.
Идет Митрич по своей земле. Все ему здесь знакомо, все радует. Здесь он родился, отсюда уходил на войну...
Пока шагал Митрич полями, все горячей становилось солнце. День звенел от жары.
Дома встретила Митрича Марина, жена. Шагнул к ней Митрич, улыбнулся, да так и замер с улыбкой... Не было радости в глазах жены. Смотрела зло, как на незваного.
— Явился! А я уж думала, совсем пропал. Спасибо, Федька сказал... От чужих людей узнала. Я и баню... и обед — вот он. Да тебе, видно, не к спеху!
— Ну ладно, — мягко сказал Митрич, — не сердись. Задержался, полями шел... Здравствуй.
Но Марина не слушала. Крикнула зло, словно выплеснула давнюю обиду:
— Или дорогу домой забыл?! Я — ладно... А сын-то у тебя есть? Или нет?! Видно, в шалаше удобнее... Уху варишь! — заплакала, схватила фартук — и вон из избы.
Митрич бросился за ней:
— Марина! Да ты в уме?
Марина остановилась, посмотрела на Митрича дикими, в слезах, глазами, крикнула истошно:
— Они там от колхозного молока с жиру бесятся! Я вот им прически попорчу! — и через сад убежала в поле.
«Вот тебе и Федька... — подумал Митрич. — Подковал сосед на обе ноги».
Вышел в сени. Пусто. Нет никого. Сын, Андрейка, наверное, в поле.
Вернулся Митрич в избу, снял пиджак, разулся и босиком направился через сад к бане. Отворил дверь. Пахнуло жаром. Митрич набрал воды в ковш, плеснул на камни. Горячие клубы пара ударили в лицо, заполнили баню.
Вот ты и дома, Митрич!
Жалел Митрич, что сына не застал. Соскучился. Ну-ка ты, целый год не видались.
Да разве Андрейка усидит в избе!
Андрейка привел пару коней на клеверище, запряг в косилку и принялся косить клевер. Лошади ходят ходко, мотают головами, хлещут хвостами, отгоняя оводов. Полдень. Над полем тянет сухой, горячий ветер. Скошенный клевер усеян лиловыми цветами, стелется за машиной ярким ковром. В густой траве до обеда не высохла росяная сырость, от нее веет прохладой. Андрейка крепко держит в руках вожжи и покрикивает на лошадей:
— Поторапливайтесь, голуби!
Солнце палит — терпенья нет. Андрейка без рубахи, спину напекло, стала румяная, как морковь. Когда Андрейка прошел три круга, на подводах приехали за травой доярки, а с ними и Митрич с Алешкой. Алешка всегда так: лишь только загонят коров в загородку, прибегает помогать Андрейке. Вот и сейчас: подбежал к косилке, остановил лошадей.
— Давай слазь, моя очередь!
Андрейка уступил ему место. Алешка взобрался на сиденье, дернул вожжи. Лошади, почуяв твердую Алешкину руку, двинулись еще ходче.
А Андрейка подбежал к отцу и уткнулся лицом в его грудь. Митрич обнял его и шлепнул широкой ладонью по горячей спине.
— Хотел дома тебя застать, сынок, а там и духу твоего нет.
— А чего в пустой-то избе делать? Здесь мы с Алешкой...
Андрейка с отцом подошли к телеге, стали помогать дояркам накладывать траву. Потом Андрейка повез траву на ферму. Из загона навстречу ему вышел Егор Васильевич, заведующий фермой. Был он в летах, но на ходу легок. Одет аккуратно: синяя сатиновая рубаха, на ногах яловые сапоги, на голове соломенная шляпа.
— Давай, Андрей, заезжай в загородку, — сказал Егор Васильевич.
Заехал Андрейка в загон, там свалил траву на землю. Егор Васильевич начал раскладывать траву по кормушкам. Андрейка поехал обратно.
— Помногу очень накладываете, лошадь зарежете! — крикнул Егор Васильевич.
— Оттуда под гору, дядя Егор, — отозвался Андрейка.
Пригнал Андрейка еще воз. Теперь кормушки полны свежего клевера. Вернулись к ферме и Митрич с доярками. Андрейка с Алешкой поехали лошадей отводить. Доярки умылись у холодного родника, приготовили подойники, фляги, надели халаты. Митрич с Егором Васильевичем, стоя у загородки, ожидали прихода стада.
— Мальчишки-то работают, что взрослые мужики! — удивлялся Митрич.
— Алексей решил отца заменить. Подслушал я их разговор с Андрейкой твоим... — ответил Егор Васильевич.
Подошло стадо. Пахнуло от него молоком и горячим потом. Над стадом вился рой слепней. Коровы мотали рогатыми головами, хлестали себя хвостами, и каждая стремилась скорее пробраться в прохладное и тенистое место. Они двигались плотно, бок о бок, тесня и толкая друг друга. Эта несокрушимая лавина с трудом вмещалась в ворота, напирала на изгородь, грозя развалить ее.
— Ну, балуй! — покрикивал Егор Васильевич. — Красавка, ты что делаешь!
Наконец коровы разобрались у кормушек. Они ели жадно, как будто и не с зеленого луга пришли, а из голодной степи. Один Байкал не торопился. Он стоял в стороне и ждал, когда войдет все стадо. В ворота он протиснулся последним и не спеша побрел к своему месту.
Андрейка с Алешкой верхом на лошадях переплыли речку и по дороге через яровое поле поехали на полевой стан. Завели лошадей в конюшню, задали им корм и побежали к себе в лагерь. По дороге Андрейка остановил Алешку и сказал ему:
— Ты ничего не знаешь?
— Нет. А что?
— Идем на зеленый горох, стручки появились. У меня и рюкзак уже там.
— Кабы кто не заметил? — с опаской заметил Алешка.
— Сторожа еще не поставили: в правлении не знают, что стручки налились.
Ребята свернули с дороги в сторону и по меже, отделяющей овсы от пшеницы, побежали к гороху.
Андрейка нашел спрятанный рюкзак, и они набросились на горох. Сначала все ели. Правда, полных стручков было еще не так много, но для ребят вполне их хватало.