Альфа-17. Начало
Шрифт:
Внезапно грузовик резко затормозил, едва не сбросив Сергея с сиденья. Двери кузова распахнулись, впуская холодный ночной воздух и яркий свет прожекторов.
– Выходи! – скомандовал один из конвоиров, грубо хватая Сергея за плечо.
Пошатываясь, он выбрался из грузовика. Ноги, затекшие от долгого сидения в неудобной позе, едва держали его. Сергей огляделся, пытаясь понять, куда его привезли.
Они находились в каком-то лагере. Повсюду были палатки, техника, снующие туда-сюда солдаты. Вдалеке виднелось несколько более основательных строений – возможно, казармы или штаб. Все это освещалось яркими прожекторами, создавая странный контраст с темным ночным небом.
– Идем, – сказал конвоир, подталкивая Сергея вперед.
Каждый шаг давался с трудом. Мышцы, уставшие и забитые, отказывались подчиняться. В голове шумело, перед глазами все плыло. Сергей чувствовал, что еще немного – и он просто упадет, не в силах больше двигаться.
Они подошли к одному из зданий. Конвоир постучал в дверь, что-то коротко сказал на своем языке. Дверь открылась, и Сергея втолкнули внутрь.
Яркий свет ламп на мгновение ослепил его. Когда глаза привыкли, Сергей увидел, что находится в каком-то кабинете. За столом сидел человек в форме без знаков различия. Его холодный, оценивающий взгляд скользнул по Сергею.
– Садись, – сказал человек на чистом русском, указывая на стул перед столом.
Сергей опустился на стул, чувствуя, как последние силы покидают его. Усталость, страх, чувство вины – все это навалилось на него с новой силой.
– Ну что ж, – сказал человек за столом, слегка наклоняясь вперед. – Давай познакомимся. Кто ты такой и что делал на поле боя?
Сергей поднял глаза, встречаясь взглядом с своим собеседником. В этот момент он понял, что достиг предела. Физически и морально истощенный, он больше не мог сопротивляться.
– Я… – начал он, но голос сорвался. Сергей сглотнул и попробовал еще раз. – Я просто хочу, чтобы все это закончилось.
Человек за столом едва заметно кивнул, словно ожидал именно такого ответа.
– Оно и закончится, – сказал он. – Но сначала ты расскажешь нам все, что знаешь.
Сергей закрыл глаза. Он чувствовал, как последние остатки его воли растворяются в океане усталости и отчаяния. Все, чего он хотел сейчас – это забыться, уснуть и, может быть, никогда не просыпаться.
Но где-то в глубине души маленький огонек продолжал гореть. Огонек, который напоминал ему о долге, о чести, о товарищах, оставшихся там, на поле боя. И пока этот огонек не погас окончательно, у Сергея оставался шанс.
Шанс на что? Он еще не знал. Но это было все, за что он мог держаться в этот момент полного истощения сил.
Тишина в комнате давила на Сергея, словно физический вес. Яркий свет ламп безжалостно выхватывал каждую деталь его измученного лица, каждую морщинку усталости, каждую каплю пота, стекающую по виску. Человек за столом – Сергей мысленно назвал его Следователем – продолжал пристально изучать его, не произнося ни слова.
Сергей чувствовал, как его решимость тает с каждой секундой этого молчаливого противостояния. Усталость, накопившаяся за долгие часы боя и плена, теперь превратилась в почти осязаемую сущность, туманом окутывающую его сознание. Каждый вдох давался с трудом, словно воздух в комнате стал густым и тяжелым.
Наконец, Следователь заговорил, его голос был спокойным и почти дружелюбным:
– Ты выглядишь измученным, солдат. Должно быть, прошел через настоящий ад.
Сергей не ответил. Он боялся, что если откроет рот, то не сможет сдержать поток слов, признаний, мольб о пощаде. Вместо этого он сосредоточился на своем дыхании, пытаясь найти в этом простом действии якорь, удерживающий его на грани сознания.
Следователь, казалось, не был обескуражен молчанием пленного. Он сидел в своем кресле, создавая иллюзию непринужденной беседы.
– Знаешь, – продолжил он, – многие на твоем месте уже давно бы сломались. Рассказали бы все, что знают, и даже то, чего не знают, лишь бы это закончилось. Но ты… ты держишься. Это вызывает уважение.
Слова Следователя, произнесенные с явным одобрением, вызвали в душе Сергея странную смесь гордости и стыда. Гордости за то, что он все еще не сдался окончательно, и стыда за то, что часть его действительно хотела сдаться, рассказать все, лишь бы прекратить эту пытку неизвестностью.
– Я ничего не скажу, – прохрипел Сергей, удивляясь тому, как слабо и хрипло звучит его голос.
Следователь слегка наклонил голову, словно услышал что-то интересное.
– Но ты уже говоришь, солдат. И это хорошо. Диалог – это первый шаг к пониманию.
Он встал из-за стола и подошел к небольшому столику у стены, на котором стоял графин с водой. Налив стакан, он вернулся и поставил его перед Сергеем.
– Пей, – сказал он просто.
Сергей уставился на стакан. Его пересохшее горло кричало о жажде, но разум предостерегал от принятия чего-либо от врага. Внутренняя борьба отразилась на его лице, и Следователь, заметив это, мягко улыбнулся.
– Это просто вода, солдат. Если бы мы хотели навредить тебе, у нас были бы способы получше, чем отравленная вода.
Логика в словах Следователя была неоспорима. Трясущимися руками Сергей взял стакан и сделал глоток. Прохладная жидкость, коснувшись его губ, вызвала почти болезненное ощущение облегчения. Он выпил все до последней капли, чувствуя, как вода оживляет его иссушенное тело.
– Хорошо, – кивнул Следователь, возвращаясь за стол. – А теперь давай поговорим. Я не буду спрашивать о военных секретах или планах операций. Пока что. Расскажи мне о себе. Кто ты? Откуда?
Сергей колебался. Часть его кричала, что нельзя выдавать никакой информации врагу. Но другая часть, уставшая и измученная, просто хотела, чтобы все это закончилось.
– Меня зовут Сергей, – наконец произнес он, чувствуя, как каждое слово царапает его горло. – Я… я из Воронежа.
Следователь кивнул, словно услышал что-то очень важное.
– Воронеж, – повторил он задумчиво. – Красивый город. Ты скучаешь по дому, Сергей?
Этот простой вопрос, заданный почти сочувственным тоном, пробил брешь в стене, которую Сергей выстроил вокруг своих эмоций. Внезапно перед глазами встали образы: уютный дворик родного дома, улыбающееся лицо матери, смех младшей сестры. Ком подступил к горлу, и Сергей почувствовал, как глаза начинает щипать от непрошеных слез.