Альфа и Омега. Книга 2
Шрифт:
Когда до приоткрытой двери оставалась пара шагов, изнутри вдруг донесся странный звук, нечто среднее между вздохом и хрипом. Я замерла посреди коридора практически в той же позе, в какой была, лишь немного сильнее согнув колени. В голове сразу вспыхнули жуткие страшилки о привидениях, которыми брат почти до визга пугал меня в детстве. Лет до двенадцати я была глубоко убеждена, что призраки, полтергейсты и прочая нечисть существуют, а потому напугать меня было проще простого. Однажды Казе перегнул палку, решив напрыгнуть на меня из-за угла после того, как я случайно посмотрела вместе с родителями кусочек сцены из фильма ужасов, где призрак женщины в белом преследовал какого-то несчастного в пустых коридорах больницы. Я так кричала, что сорвала голос и потом неделю вообще не разговаривала.
Конечно, спустя пару ударов сердца, что колотилось, кажется, во всем моем теле сразу, я сообразила, что в ванной просто кто-то есть. Кто-то, кто решил не включать воду и вообще никак не выдавать свое присутствие кроме как странными задыхающимися звуками. Это было странно и немного жутковато, но едва ли имело что-то общее с привидениями. Поэтому, переборов себя, я сделала два последних шага и, решительно сжав дверную ручку, распахнула дверь во всю ширь.
Возможно, если бы не то, что произошло днем, я бы почувствовала этот запах раньше. Еще в коридоре или даже сразу, как только вышла из комнаты. Но после того как Йон на моих глазах в буквальном смысле слова расчленил два тела, оный словно бы прилип ко мне и никак не желал выветриваться. Да и потом, мы вечером провели немало времени в этой самой ванной, смывая остатки произошедшего друг с друга, и мне на подсознательном уровне не показалось странным, что тут пахнет кровью.
Омега сидела в душевой кабинке, вжавшись спиной в стену и бессильно уронив разрезанные руки на пол. Она была в футболке и нижнем белье, и ее темные волосы почти полностью скрывали лицо, но я сразу поняла, кого вижу. Пожалуй, единственную обитательницу Дома, которая не признавала моих личных границ и из всех комнат, что тут были, выбрала для сведения счетов с жизнью наш с Йоном туалет.
Услышав, что я вошла, Нора вздрогнула, а потом снова потянулась бритвой к своей правой руке, которая пока пострадала куда меньше, чем левая, словно упрямо надеясь завершить начатое и не дать никому возможности помешать ей. Но бритва прыгала и дрожала в ее непослушных обмякших пальцах, почти не касаясь кожи.
— Хватит, — тихо проговорила я, опускаясь рядом с ней на колени. — Ты сделала достаточно.
— Уйди нахрен, — выдохнула она сквозь зубы. Взгляд у омеги был мутный, расфокусированный, словно она предварительно еще и наглоталась чего-то. — Просто уйди нахрен, Хана.
— Стоило подумать об этом прежде, чем разливать реки крови в моей ванной, — поджав губы, отозвалась я, а потом силой отобрала у нее бритву. Омега захныкала от боли и досады, а я, по-прежнему ощущая странное онемение во всем теле и разуме, выпрямилась, отшвырнула бритву в раковину, а потом, открыв ящичек с лекарствами, где у нас хранились не самые нужные медикаменты, достала оттуда эластичный бинт. Ничего другого под рукой все равно не было, но это было лучше, чем вариант разрезать полотенце, что возник у меня изначально.
— Я тебе не дам! — почти закричала Нора, когда я снова склонилась над ней. — Дай мне просто сдохнуть спокойно!
— Хватит, — повторила я, мотнув головой. — Хватит на сегодня крови и смертей. Ты выбрала исключительно хреновое время для своего перформанса, Нора, так что заткнись и дай сюда руки.
— Просто оставь меня тут! Почему все никак не могут оставить меня в покое? — закричала она, отбиваясь скользящими в крови ногами и разбрызгивая кровь по душевой занавеске и стенкам.
Я коротко раздосадованно выдохнула, едва увернувшись от особо меткого ее пинка, а потом дернула кран, включая холодную воду. На окровавленную омегу обрушился ледяной душ, и она взвизгнула, дернувшись назад, приложившись затылком о стену, но, видимо, не почувствовав боли. Впрочем, это все же немного охладило ее пыл, потому что она перестала сопротивляться, и мне удалось перетянуть бинтом сперва одну ее руку, потом вторую, после чего поднять их обе у нее над головой, чтобы кровь побыстрее перестала течь. Повезло, что она не успела порезать себя слишком глубоко, но даже в таком состоянии лучше было показать ее доктору. Хотя едва
На несколько мгновений меня вдруг захлестнуло какой-то жгучей обреченностью и досадой на этот мир, его идиотские правила и эту беспросветную жестокость, с которой жизнь переламывала тех, кто послабее. Я столько недель не могла себя заставить просто поговорить с этой глупой девчонкой, которая нашла во мне идеальную грушу для битья, а теперь держала ее окровавленные руки, сидя вместе с ней под струями ледяной воды, и приходила к неожиданному в своей простоте выводу — все мы здесь были переломаны, искусаны и изуродованы. Только некоторые справлялись с этим через любовь, как Медвежонок, а другие — через грубость, агрессию и самоутверждение за чужой счет, как Нора. Да только вот сути и причины это не меняло. Как и того, что все мы завязли в беспросветном дерьме, которое никто из нас сознательно не выбирал.
Выключив воду, я устало откинула голову на стену, оглядывая дрожащую от холода и, кажется, постепенно приходящую в себя омегу. Только сейчас я обратила внимание, что, судя по всему, она не первый раз бралась за лезвие. Внутренняя поверхность ее бедер и руки были все испещрены тонкими белыми полосками старых заживших шрамов, кое-где пересекаемых более свежими, розовыми и темно-красными, рубцами. Осознавала ли она, что делает, или просто в этот раз зашла чуть дальше в своей неконтролируемой тяге к самоповреждению? Подняв взгляд, я увидела, что кровотечение почти остановилось, но Нора даже не пыталась отобрать у меня своих рук. Просто угрюмо смотрела в пол, свесив волосы перед лицом. Когда я отпустила ее, она зашипела от боли, а потом резко наклонилась вперед и ее вырвало какой-то белесой мутной дрянью. Я глубоко вздохнула и снова почувствовала острое желание закурить. Наверное, если бы не Йон и его антипатия к сигаретам, я бы точно вернулась к этой пагубной привычке.
Несколько минут мы сидели в тишине, которую нарушал только звук падающих с нашей одежды и волос капель воды. Потом Нора подняла на меня глаза и спросила:
— Зачем ты спасла меня? Ты же знаешь, что ты меня бесишь?
— Это совершенно взаимно, — не осталась в долгу я, пожав плечами. — Но, как по мне, это довольно хреновый повод, чтобы дать тебе умереть. И потом, ты пришла сюда, значит хотела, чтобы я тебя нашла и спасла. Может быть, подсознательно, но тем не менее. Было бы обидно стать тем самым очередным мудаком в твоей жизни, кто снова тебя подвел.
Омега странно всхрапнула, словно подавившись чем-то, и резко отвернулась.
— Я не знаю, зачем ты это сделала… или пыталась сделать, но это не выход. Точнее это тот самый выход, за которым ничего уже не исправить. И я не думаю, что ты на самом деле этого хочешь. Найди другой способ, ладно?
— Откуда ты вообще знаешь, чего я хочу? — огрызнулась Нора, прижимая к себе искалеченные руки.
— Но ты же здесь, — возразила я, поднимаясь на ноги. — Что-то в тебе хочет помощи и ищет ее. И значит не все еще потеряно. Помочь тебе дойти до твоей комнаты? Или хочешь остаться у нас? На кровать уже не влезешь, но могу устроить тебя на матрасе.
От моего предложения у нее глаза на лоб полезли, словно меньше всего в этой ситуации она ожидала, что я предложу ей переночевать в своей комнате.
— С чего ты взяла, что я вообще… Мне не нужна никакая сраная помощь! Ты можешь уже нахрен свалить отсюда?
— Не могу, — покачала головой я, складывая руки на груди.
— Перестань изображать из себя гребаную святую, Хана Росс! От твоей фальшивой доброты меня тошнит! — оскалилась она.
— Во-первых, если тошнит, лучше проблюйся прямо сейчас, тут легче замывать. Во-вторых, я не гребаная святая, просто ты сидишь в моей гребаной ванной. Мне и так за тобой тут грязь убирать завтра пол-утра, а я бы, поверь, нашла куда более интересное занятие. Если не хочешь спать у себя или у нас, отлично — можешь пойти и броситься под грузовик, только ведь мы обе знаем, что ни хрена ты этого не сделаешь.