"Альфа" - сверхсекретный отряд КГБ
Шрифт:
У окна кабинета, где находился террорист, бессменно дежурили Михаил Романов и Сергей Голов. Они надежно перекрыли, по существу, единственный путь отхода террориста.
…Ивон назвал троих — Филимонова, Шестакова и Картофельникова. "Ты, ты и ты-за мной!" Вчетвером они поднялись на нужный этаж.
— Эй, мужик! — играя под простачка, крикнул в открытую дверь Ивон, иди, поговорим…
— А ты кто такой? — на пороге стоял Власенко. Рубашка, свитер, поверх свитера широкий самодельный пояс, в нем тротил: 2 килограмма. Запас взрывчатки немалый,
Рука террориста на кольце. За всю их длинную беседу он ни на мгновение не снял руки с кольца.
— Вы откуда? — спросил Власенко.
— Да мы военные. Наша часть здесь, по-соседству, — ответил за всех Ивон.
— Звание у вас какое?
— Звание? — удивленно переспросил заместитель начальника группы, старшина я, а ребята…
Двое представились сержантами, Картофельников — рядовым. Власенко усмехнулся:
— Что ж с вами говорить, хлопцы. Вы же ничего не решаете… И вправду, стоит ли тратить время на старшину и сержантов? Вот так пассаж. Повернется сейчас и уйдет — и весь разговор. Однако Власенко не уходил. То ли вполне миролюбивый простецкий вид армейских «сверхсрочников» подкупил его, то ли нервы сдавали — поговорить захотелось, но он обратился к стоящей четверке:
— А я-то думал, «митьки» набежали.
— Кто-кто? — переспросил Филимонов.
— Да «митьки», говорю, — милиция.
Он опустил голову, оглядел пояс, палец на кольце, потом медленно, словно прощупывая, прошелся по ногам, добрался до лиц стоящих перед ним людей.
— Если у меня туг ничего не получится, пойду и взорву «митьков».
— Да что ты, Юра, — сказал кто-то из группы. Власенко помолчал, глядя в лицо возразившего, а потом спросил:
— Тебя били когда-нибудь в милиции?
— Нет…
— А меня били. Ногами. Как мяч футбольный, катали. Установилась тишина. Ивон и его подчиненные понимали: их жизнь, безопасность посольства в руках этого человека. Надо было раскачать парня, может, удастся уговорить сдать свою «игрушку».
Посочувствовали. Вместе поругали «митьков». Стали отоваривать, мол, брось ты это дело, Юра. Пойдем, сядем как люди, выпьем, поговорим. Спросили: тебе чего надо-то?
— Да ничего особенного, — загорелись глаза у Власенко, — учиться в институте хочу, два раза поступал, и никак. Квартиру бы в Москве выхлопотать.
Картофельников смотрел в сияющие глаза Власенко и думал: да, этот человек — преступник, один неверный шаг — и он утащит в преисподнюю десятки людей. Но не родился же он таким. Неужто только теперь пришло время выслушать этого парня, когда ни у него, ни у них, по существу, нет выбора. Кто они — те люди, которые били его ногами, поправ закон и мораль, кто они, из года в год не принимавшие его в институт? Может, все обстояло и не совсем так, как он рассказывает, но почему же на его пути так и не нашелся человек, который понял бы, выслушал, помог? И не нужен был бы тротил.
И снова, неожиданно для всех, Власенко стал читать стихи. Хорошие были стихи. Картофельников и сам когда-то в институте увлекался Шиллером. Но никогда не думал, что услышит стихи здесь, в американском посольстве, на лестнице, пребывая чуть ли не в роли заложника.
Вставайте ж, товарищи! Кони храпят, И сердце ветрами продуто. Веселье и молодость брагой кипят, Ловите святые минуты, Ставь жизнь свою на кон в игре боевой, И жизнь сохранишь ты, и выигрыш — твой!А с нижнего этажа знаками показывали: мол, время, время… Власенко на уговоры не поддавался; правда, расчувствовался настолько, что предложил выпить. В комнате у него стояла початая бутылка коньяка — то ли американцы поднесли, то ли осталась от хозяев кабинета.
Ивон с ребятами отказался, и Власенко выбросил бутылку в окно. На улице это не осталось незамеченным. Романов кивнул Голову:
— Смотри, Серега, бутылка вылетела. Давай-ка залезай, глянь в окно.
Голов подтянулся, встал на подоконник, осторожно заглянул в окно:
— Михалыч, вижу!
Романов доложил руководству. Поступила команда: когда Ивон с ребятами оторвутся, ранить Власенко.
Но оторваться не так просто. Теперь уже по всему было видно: террорист сам не сдастся. Однако стихи и душевная беседа, видимо, несколько успокоили Власенко.
— Ладно, — сказал он, — вы мне понравились, ребята. Я не буду вас взрывать.
Как говорят, и на том спасибо. Сотрудники группы «А» едва успели сбежать вниз, как прозвучали выстрелы, а следом за ними взрыв. Раненый террорист выдернул чеку.
Сработала часть заряда, и все-таки взрыв был сильным, вынесло оконную раму и металлическую решетку в окне.
Когда сотрудники во главе с Ивоном вновь вбежали в кабинет, Власенко без чувств лежал на полу. Рядом горел диван. Они пытались сбить пламя. Кто-то из американцев услужливо сунул в руки Картофельникова огнетушитель. Михаил ожидал увидеть мощную струю пены, но огнетушитель лишь зашипел и на издыхании выплеснул пар. "Вот так Америка, — удивился он тогда, — совсем как у нас".
Впрочем, через несколько минут все было кончено. Власенко отправлен в больницу на "скорой помощи". По дороге он скончался.
На следующий день Михаил Картофельников прочитал заметку в «Известиях». Неизвестный автор Н. Волгин писал: "Кто же этот человек, поначалу столь любезно принятый в американском посольстве? Это некий Власенко К. М, не имеющий уже в течение длительного времени никаких определенных занятий.
И вот с такими людьми якшаются представители американского посольства, неразборчивые и, прямо скажем, безответственные в своих связях".
Михаил вспомнил стихи Шиллера на гулкой лестничной клетке. Глаза террориста. Побелевший палец на кольце взрывного устройства.