Альфа. Взрослые сказки
Шрифт:
— Влад, останови.
Прохрипел, когда почувствовал, что внутри возникает странное ощущение… нет, не боли. Скорее знания, что паре сейчас плохо. И это была не угроза для жизни. Волк заскулил, жалко и протяжно. Хотел быть там, с ней рядом.
Черный внедорожник съехал на обочину, а его новой волной накрыло. Даже пот прошиб.
— Руслан?
Голос брата, доносился как сквозь вату. А его втягивало, засасывало в бешеный водоворот бушующих внутри эмоций. Блуждающий взгляд. как сломанная камера. фиксировал отдельные моменты. Собственные, сжатые до побелевших костяшек. кулаки, бледное лицо Влада, отполированная поверхность
Бензин почти на нуле… И вдруг все замерло. Время застыло прозрачным стеклом и в ушах раздался писк. Далёкий крик новорожденного сына, переходящий в тонкий скулеж волчонка. Воздух в лёгких вспыхнул и исчез.
Из машины он вывалился.
Вслепую скреб по двери, а потом просто упал, зарываясь пальцами во влажную траву разбитой временем обочины. Хватал ртом воздух и не мог словить ни одного атома кислорода. Реальность вокруг раскалывалась на сотню остро-режущих осколков и впивалась в кипящий мозг Нет! Это невозможно! Никак! Милолика просто не могла дать ему сильного оборотня. Это было так же нереально, как выиграть в заранее проплаченную лотерею джекпот, как научится летать, прыгнув с небоскреба, как…
Сильная рука сдавила плечо. И вовремя. Потому что следом за плачем детёныша раздался нежный зов волчицы. Его волчицы!
Она не понимала, кто все эти странные. и все равно смутно знакомые. существа вокруг. И почему они молча смотрят на нее. Волчица зарычала. обнажая клыки.
Прижала уши и ещё больше придвинулась к скулящему детёнышу Его надо облизать. Умыть маленькую слепую мордочку, давая почувствовать, что он больше не один. Щенок так плакал! Так нуждался в помощи, что тьма, окружавшая ее, в этот раз не сумела помешать выбраться. С громким воем она рванулась на встречу едва слышному писку. Напрягая лапы и спину. карабкалась вверх, прогрызая себе путь наружу. И оказалась вдруг здесь. Среди остро пахнущих предметов и странных существ на задних лапах. Торопливо облизав дрожащего детёныша. она коротко взвыла. Ей тоже нужна помощь. Того, большого и сильного, которого она несколько раз ощущала рядом с собой. Где он сейчас? Волчица опять позвала.
Одно существо вдруг шевельнулось и издало странный звук.
— Милолика.
Шерсть на загривке встала дыбом. Она знала это слово. Слышала много-много раз.
Так звали… ее? Когда она сама ходила на двух лапах?
— Милолика, это я, Кира. О Господи, девочка моя…
Киру она тоже знала. Хорошее слово. Любимое. Существа вокруг задвигались.
Женщины. Ведьмы. Волчонок запищал.
— Милолика, вернись.
Вернуться куда? Опять в темноту? Где нет ничего кроме невыносимой тоски. Она не хотела! Ей не нравилась теснота вокруг, но это лучше чем бесконечность взаперти.
Волчонок опять закричал. Выгнулся, захлебываясь болью, и вдруг изменился. Стал таким же двуногим. Но очень маленьким. Ребенок. Он хотел есть, ее ребенок!
Внутри шевельнулось что-то сильное. Знакомое и незнакомое одновременно.
Другая она. Так, которая Милолика. На двух ногах ей надо накормить сына.
Мгновенная, ослепляющая боль вырвала из горла крик.
Руслан
Он сам сел за руль. Влад пытался помешать, но Руслан просто смел его с пути.
Волчица. Волчонок. Поздний оборот и оборот с рождения. Невозможно. Не насмешка — оглушающий хохот судьбы прямо в лицо.
Деревья
Вернуть. Сделать своей Совсем. Между шеей и левым плечом немели от предвкушения. Ощущения крохотных зубок впивающихся под кожу.
Она поставит метку. Волчица потребует и девочка просто не сможет сопротивляться. А потом он будет ее учить. Поздние обороты почти всегда проблемные. Сформированное человеческое «Я» раскалывается, трансформируясь в нечто новое. И потеряшек больше всего среди поздних…
— Рус, не гони!
А он просто не мог оторваться ноги от педали с газом. Умирал от желания почувствовать вес сына на руках и схватить за холку одну ненормальную, вырывая из жадных рук ведьм. Где она рожала, в какой дыре? Перед глазами прыгали почерневшие от копоти бревенчатые стены с высохшими пучками трав. Только бы кровотечения не было и с ребенком все хорошо! И успеть до обряда. Мать Волчица.
Только бы успеть! Они ведь не станут сразу. Это опасно! А Милолика уже рядом — он ехал практически по прямой.
И Руслан загнал бы к чертям мотор под отборную ругань брата, но внезапная слабость лишила тело костей. Машина юзом съехала на обочину, пока пальцы драли майку на груди. Старые, проржавевшие шипы строгого ошейника впились в шею. Сдавили до хрипа и волк внутри взвыл. Горько и жалобно — все кончено.
Сейчас.
И реальность перед глазами поплыла, задрожала хрупким маревом. И, когда лопнула первая нить Привязки, зверь закричал. Так, как не кричал в подвале, когда его, зареванного и избитого тринадцатилетнего пацана, волокли по выщербленному бетону и швыряли в клетки к озверевшим оборотням.
— Нет! Нет! Лика-а-а, — он выл и хрипел, хватаясь за горло, — пожалуйста, нет!
Привязка трещала по всем швам. Руслан видел их, эти сияющие золотые нити, как они пропадают и истончаются. Голыми бы руками схватил и через запах палёной плоти и боль, но связал обратно. А они все распадались, и собственная беспомощность рвалась из груди хрипом и проклятиями!
Рот полнился металлическим привкусом, когда последняя, связывающая их нить лопнула, как гнилая веревка. Плотный ком тишины забил уши, и зверь тоже замолчал. Вяло, просто по инерции, еще раз попробовал выбраться наружу, но потом затих, уставший от бесполезной борьбы. Больше у него пары не было…
Владислав
Он Руслана таким только один раз видел. Когда его из подвала достали. С истертой в кровь шеей, тощего, и почти без сознания от пережитого. И вот теперь.
— Руслан.
Брат посмотрел на него. Точнее мимо. Лоб весь мокрый, ворот черной майки в лоскуты и глаза как два бездонных омута.
— Она разорвала Привязку, — шепнул одними губами.
Влад отвернулся. Наверное, ему должно было быть стыдно — Рус едва дышал, а все равно хотелось кричать от облегчения. Потому что за то время, что рядом с Милоликой был, чуть сам умом не тронулся. Женщина, которая стала ему так нужна — пара брата. И он ничего с этим сделать не мог. И Алька ночью опять сниться стала. Только стройненькая, как Милолика и глаза другие. Сядет рядом с ним на кровать, в руках тарелка, а на ней подгоревшие оладьи. И улыбается, как улыбалась ему в первую их ночь. немножко испуганно и доверчиво.