Алфавита. Книга соответствий
Шрифт:
– В каком смысле? – не понял я.
– Они смотрят новости шесть раз в день, – пояснил он. – Знаешь, когда на экраны вышел фильм "Чапаев", люди по восемь раз на него ходили – все ждали, может, Чапаев все-таки выплывет, может, его не до конца убили!..
– Ну да, – кивнул я.
– Так то Чапаев! – немного раздраженно сказал Борис Петрович.
–
А эти-то, эти-то чего дожидаются?!
Огурчики
На Сенном рынке в городе Саратове торговка продает соленые огурцы
Подходит покупатель:
– Хорошие огурцы?
– Да как яблоки огурчики-то! Попробуй, милый!
Покупатель самостоятельно сует руку в бочку, достает огурец, вдумчиво жует.
– Да…
Берет второй.
Прибирает и его.
Торговка молчит, сдерживая ярость.
– Что-то не хрустят, – недовольно замечает он, утирая губы.
– А ты грибочков, грибочков возьми! – ядовито советует она. – Они с песочком!
Осетины
– Пора с этим делом кончать, – сказал Вялов.
Поскольку он тут же пальнул из своей "тозовки" и грохнул еще одного зайца, доверчиво стоявшего на снегу в лучах фар, я не сразу понял, что мой начальник имел в виду под окончанием дела: то ли с несчастными животными предлагал немедленно и тотально покончить, то ли покончить с их безжалостным истреблением.
Оказалось, что он имел в виду последнее. Да и впрямь: жрать хотелось невыносимо, а никакой еды, кроме неописуемого количества зайчатины, у нас с собой не было.
Мы разрядили ружья и расселись в машине. Степь была ровной и белой.
Охота прошла, но ошалелые длинноухие грызуны этого еще не знали и то и дело с суицидальной резвостью выскакивали под колеса. Водитель
Коля беззлобно материл их, аккуратно объезжая. Я закрыл глаза, чтобы не видеть их странные прыжки на свету – неуверенные, скованные, будто в кандалах. Но зайцы продолжали упрямо появляться и в мерцающей темноте под веками.
– Заглянуть, что ли, к Вите-осетину, – пробормотал Вялов.
– Что? – переспросил Коля. – Что за осетин?
– Скотовод, – ответил Вялов. – Мы с ним в прошлом году на сайгаков ездили. Да, заедем, пожалуй. Хороший парень…
Я подремывал, вспоминая, что уже был знаком с одним осетином – Сашей
Гасановым, работавшим экспедиционным шофером у моего отца (см.
Локайцы , Родословная ). Он был ранен на фронте в 1943 году.
Правая щека его всегда усмехающегося лица была отмечена глубокой воронкой. Я неоднократно спрашивал, как же так: если пуля ударила справа, она должна была пробить и левую щеку!
– Я ее выплюнул, – доверительно отвечал он. – А ты как думал? Тьфу – и нету!
Честно сказать, я в это не до конца верил. В свои двенадцать или тринадцать лет я был достаточно начитан (см. Энциклопедия ), чтобы отличить суровую и ясную правду от пусть и добродушного, но все же лукавого подтрунивания.
Однако мы с ним не один раз бывали в поле (см.), то есть жили в горах, ходили с отцом в маршруты (Гасанов, разумеется, не ходил, его дело шоферское), ловили рыбу, организовывали бои
(см.) и богомолами (это, правда, меня одного увлекало) и исполняли прочую тяжелую мужскую работу. И всегда он со мной говорил совершенно серьезно.
Но даже если в данном случае он немного привирал, что, как я теперь понимаю, вполне простительно, когда речь идет о такого рода стоматологии, то во всем остальном Саша Гасанов был совершенно замечательным человеком – большим, сильным, добрым и умелым…
Поднялась метель, и дом осетина возник внезапно.
Справа виднелись темные постройки кошар. Окна светились.
Мы сидели в комнате, застеленной коврами, и неспешно говорили о пустяках, касавшихся трудностей дороги. Принесли кое-какую посуду.
Ее было не очень много. На мой взгляд, это сулило обильное угощение.
Как говорил моему отцу один курд: у вас, у русских, вечно наставят тарелок, а есть нечего. Ты, мол, ко мне приходи: у меня всего одно блюдо, да и то треснутое, зато наешься до отвала!
Так оно и было. Сначала подали водку, хлеб, соленья, холодное мясо.
Потом появилось главное (как я, глупец, полагал!) блюдо. Блюдо было фаянсовым, примерно в полтора обхвата. На нем лежала дымящаяся гора жареной баранины.
В этот момент открылась входная дверь, и в комнату ввалился совершенно заснеженный ребенок лет четырех. Поскольку никто не удивился его появлению, я заключил, что мальчик является полноправным членом семьи. Было, правда, непонятно, что он там делал
– в буране, во тьме, в степи, в одиннадцатом часу вечера. Гонялся за сайгаками? Крутил хвосты волкам? Так или иначе, крепыша моментально раздели, он, не говоря худого слова, наелся мяса и тут же безмятежно уснул, привалившись к отцу.
Как оказалось, это было единственным верным решением, и всем нам, не будь мы столь самонадеянными типами, следовало поступить так же.
Потому что скоро выяснилось, что, пока мы налегали на жаркое, чьи-то нежные руки неустанно поддерживали огонь в очаге, рубили телятину, бросали мясо в котел, где оно бурлило в тесной компании с пряными травами. Чьи-то пальцы быстро месили тесто и резали его на кусочки.
А также лущили чеснок, крошили его и, наполнив большие плошки, заливали кипящим бульоном.
Короче говоря, как только мы отвалились, нам его и принесли.
Кажется, оно называлось "жишгали".
Нижним слоем на блюде лежали дымящиеся клецки. Поверх них – куски разварной говядины. По бокам стояли пиалы с чесночным соусом.
Следовало обмакивать твердое в жидкое и с наслаждением поглощать.
С одной стороны, это казалось выше наших сил. С другой – можно ли было обижать хозяина?
Мы взяли по кусочку и поступили с ними как следовало.
Но чеснок! Этот чеснок! Этот проклятый чеснок в бульоне! Он возбуждал аппетит, даря обманчивое ощущение, что можно съесть еще кусочек!.. и еще кусок!.. Эта сладкая говядина, совсем недавно мирно хрупавшая комбикормом!.. Эти клецки!.. Боже мой!..