Алгоритмы для любви
Шрифт:
– Я люблю тебя.
– Я тоже тебя люблю.
Брэд протягивает мне таблетки. Я послушно беру их и отправляю в рот. Он наблюдает, как я отпиваю воды из стакана, который он мне вручил.
– Позволь мне сделать несколько телефонных звонков, – говорит он. – Ты пока вздремни, ладно?
Я киваю.
Как только он выходит из комнаты, я выплёвываю таблетки в ладонь. Иду в ванную и полощу рот. Запираю за собой дверь и сажусь на унитаз. Я пытаюсь вычислять число «пи». Мне это удаётся до пятьдесят четвертого знака. Это хороший признак.
Я смотрюсь в зеркало. Я вглядываюсь в собственные глаза, словно пытаясь разглядеть положение фоторецепторов на сетчатой оболочке. Я поворачиваю голову из стороны в сторону, наблюдая, как поочерёдно напрягаются и расслабляются мышцы. Этот эффект будет непросто имитировать.
Но нет ничего настоящего ни в моем лице, ни в его отражении на гладкой поверхности. Где боль – боль, делающая любовь настоящей, боль понимания?
– Ты в порядке, дорогая? – окликает меня Брэд через дверь ванной. Я включаю кран, брызги воды летят мне на лицо.
– Да, – говорю я. – Я собираюсь принять душ. Ты не мог бы купить что-нибудь перекусить в том магазине, который мы видели по дороге?
Я поручаю ему что-то сделать, и это его успокаивает. Я слышу, как за ним закрылась входная дверь. Я закрываю кран и гляжусь в зеркало, на то, как капли воды скатываются по лицу, прокладывая путь по каналам морщин.
Чтобы воссоздать человеческое тело, требуется чудо. А человеческий ум – сущий пустяк. Поверьте, я знаю, о чём говорю.
Нет, снова и снова терпеливо объяснили мы с Брэдом, обращаясь к камерам, мы не создали «искусственного ребенка». Это не входило в наши намерения, и это не то, что получилось у нас в результате. Это просто способ утешить скорбящих матерей. Если вам нужна Эми, вы точно об этом знаете.
Я хотела бы ходить по улице и видеть женщин, гуляющих с аккуратными свёртками в руках. И я всегда бы их узнавала, узнавала без всяких сомнений, по особенному звуку плача, по движениям маленьких рук. Я хотела посмотреть на лица этих женщин, и утешиться самой.
Мне всё же удалось справиться болью утраты и двинуться дальше. Я была готова взяться за ещё один проект, грандиозный проект, который действительно удовлетворил бы мои амбиции и показал всему миру, на что я способна. Я была готова вновь вернуться к жизни.
На создание Тары у меня ушло четыре года. Я работала над ней в тайне, параллельно с проектированием других кукол, предназначенных для продажи. Физически Тара выглядела как пятилетняя девочка. Дорогие качественные пластикожа и синтгель дали ей чарующий, ангельский вид. Ее глаза были тёмными и ясными, и можно было смотреть в них бесконечно.
Я не успела закончить работу над механизмами движения Тары. Может, это было и к лучшему. Я сосредоточила свои усилия над усовершенствованием двигателей, управляющих мимической мускулатурой, которые были созданы специалистами в лабораториях Массачусетского Технологического Института в ходе работы над Кимберли. Дооснащённая множеством прекрасных микромоторов, гораздо совершенней тех, что были у Кимберли, Тара могла поворачивать голову, моргать глазами, морщить нос,
Но ее ум – ах, её ум.
Я использовала лучшие квантовые процессоры и лучшие матрицы для хранения информации, чтобы запустить многоуровневые, многоканальные обратные нейронные сети. Я добавила свои собственные модификации в Стэнфордскую базу семантических данных. Программирование было великолепным. Самым настоящим произведением искусства. Без какой-либо посторонней помощи я работала над моделью в течение шести месяцев.
Я научила её, когда надо улыбаться, а когда хмуриться, я научила её как говорить, и как слушать. Каждый вечер я анализировала графики активации узлов в её нейронной сети, пытаясь выявить и решить проблемы прежде, чем они возникали.
Брэд ни разу не видел Тару, пока она находилась в разработке. Он был слишком занят, пытаясь компенсировать ущерб от проекта с Эми, а затем наладить производство новых кукол. Я хотела удивить его.
Я усадила Тару в инвалидную коляску, и сказала Брэду, что это дочь моего друга. Так как я должна выполнить некоторые поручения, не мог бы он за ней присмотреть, пока меня не будет в течение нескольких часов? Я оставила их в моем офисе.
Когда я вернулась через пару часов, я обнаружила, что Брэд читает ей про Пражского Голема:
– Приди, сказал Великий раввин Лёв. Открой глаза и говори, как настоящий человек!
Это так похоже на Брэда, подумала я. У него своеобразное чувство юмора.
– Ладно, – прервала я его. – Очень смешно. Я оценила шутку. Итак, сколько времени тебе потребовалось?
Он улыбнулся Таре.
– Мы закончим в другой раз, – сказал он. Затем повернулся ко мне.
– Сколько мне потребовалось для чего?
– Для того, чтобы выяснить это.
– Выяснить что?
– Хватит шуток, – сказала я. – Что на самом деле её выдало?
– Что выдало? – Брэд и Тара сказали это одновременно.
Ничего из того, что говорила или делала Тара, не было для меня неожиданностью. Я могла предсказать все, что она будет говорить, прежде, чем она это скажет. В конце концов, это я её программировала, и потому точно знала, как её нейронные сети будут реагировать на то или иное воздействие.
Но никто кроме меня ничего не подозревал. Я должна была праздновать победу. Моя кукла прошла тест Тьюринга в реальной жизни. Но я испугалась. Алгоритмы выставили на посмешище разум, и никого, казалось, это не волновало. Никто кроме меня даже не обратил на это внимания.
Спустя неделю мне всё же удалось вытянуть из Брэда его впечатления. После первоначального потрясения он был в восторге (и я знала, что так оно и будет).
– Превосходно, – сказал он. – Теперь мы уже не просто компания по производству игрушек. Ты можешь себе представить, чего мы можем с этим добиться? Ты станешь известной, действительно известной!
Он рассуждал и по поводу потенциальных предложений. Затем он заметил мое молчание.
– В чем дело?
Вот тогда я и рассказала ему о «китайской комнате».