Алгоритмы для любви
Шрифт:
Философ Джон Сёрль придумал этот феномен в качестве головоломки для исследователей искусственного интеллекта. Представьте себе комнату, сказал он, большую комнату, полную добросовестных клерков, очень хорошо умеющих работать с заказами, но говорящих только по-английски. В эту комнату поступает непрерывный поток карточек со странными символами на них. Клерки в ответ должны написать на пустых карточках другие непонятные символы, и отправить их обратно из комнаты. Для того, чтобы это сделать, у клерков есть толстые книги, полные правил на английском языке, таких, например, как это: «Когда вы видите карточку с одной горизонтальной волнистой линией и двумя вертикальными каракулями, нарисуйте треугольник на пустой карточке и передайте сидящему справа от вас». Но правила не содержат ни намёка о том, что эти символы могут означать.
Оказывается, что поступающие в комнату карты с вопросами написаны на китайском языке, и клерки, строго следуя правилам, выдают на китайском же языке разумные ответы. Но может ли кто-нибудь из участвующих в этом процессе – со всеми правилами, служащими, комнатой в целом и бурной деятельностью, сказать, что понял хоть слово по-китайски? Попробуйте заменить «клерков» на «процессор», а «книги с правилами» на «программы», и вы поймёте, что тест Тьюринга ничего не доказывает, а «искусственный интеллект» является иллюзией.
Но точно так же можно применить «китайскую комнату» для другой аналогии: замените «клерков» на «нейроны», а «книги с правилами» на физические законы, управляющие каскадами активации электрических потенциалов нашего мозга; как после этого может любой из нас утверждать, что он хоть что-нибудь «понимает»? Мышление – это просто иллюзия.
– Я не понимаю, – говорит Брэд. – О чем ты говоришь?
Мгновение спустя я осознала, что это было именно то, что я ожидала услышать в ответ.
– Брэд, – сказала я, глядя ему прямо в глаза, желая, чтобы он понял. – Я боюсь. Что, если мы такие же, как Тара?
– Мы? Ты имеешь в виду людей?
– Что, если, – сказала я, изо всех сил стараясь подобрать нужные слова, – мы просто последовательность используемых изо дня в день алгоритмов? Что, если клетки нашего мозга просто автоматически реагируют на сигналы от внешних источников? Что, если мы не мыслим вообще? Что, если то, что я говорю тебе сейчас, заранее зная ответ, лишь результат бессмысленной физики?
– Елена, – сказал Брэд, – Ты позволяешь философии вмешиваться в реальность.
Мне нужно выспаться, подумала я, чувствуя себя безнадежно.
– Я думаю, что тебе нужно как следует выспаться, – сказал Брэд.
Я взяла бумажный стаканчик из рук девушки, продающей кофе, и отдала ей деньги. Я посмотрела на девушку. В восемь утра она выглядела такой сонной и скучной, что заставила и меня почувствовать себя усталой. Мне нужен отпуск.
– Мне нужен отпуск, – сказала она, театрально вздыхая.
Я прошла мимо стола секретарши. Утро, Елена. Скажи что-нибудь другое, пожалуйста. Я стиснула зубы. Пожалуйста.
– Доброе утро, Елена, – сказала она.
Я остановилась у стола Огдена. Он наш инженер-конструктор. Погода, игра прошлым вечером, Брэд.
Он увидел меня и встал.
– Хорошая погода, а? – Он вытер пот со лба и улыбнулся мне. Он бегал по утрам перед работой. – Вы смотрели игру вчера вечером? Лучший бросок, что я видел за последние десять лет. Невероятно. Эй, а Брэд всё ещё?.. – По выражению его лица было видно, что он ждёт от меня, чтобы и я следовала привычному сценарию, отточенным жизнью процедурам.
Алгоритмы побежали их решительными курсами, и наши мысли следовали одна за другой, механически и предсказуемо, как планеты, движущиеся по своим орбитам. Кукловод сам оказался куклой.
Я пробежала в мой кабинет и захлопнула за собой дверь, не обращая внимания на недоумённое выражение лица Огдена. Я подошла к своему компьютеру и начала удалять файлы.
– Привет, – сказала Тара. – Что мы будем делать сегодня?
Я выключила её так быстро, что сломала ноготь о тумблер переключателя. Я вырвала провода электропитания из её спины. Я стала работать над ней с помощью отвертки и плоскогубцев. Затем взялась за молоток. Была ли я убийцей?
Брэд вломился в дверь.
– Что ты делаешь?
Я посмотрела на него, рука с занесённым для очередного удара молотком замерла. Я хотела рассказать ему о боли, ужасе, о той бездне, которая внезапно открылась передо мной.
В его глазах я не смогла найти того, что хотела бы увидеть. В них не было понимания.
Я вновь взмахнула молотком.
Брэд пытался убеждать меня, опровергнуть мои утверждения.
– Это просто навязчивая идея, – сказал он. – Люди всегда связывали человеческий разум с технологическим развитием своей эпохи. Когда они верили в ведьм и духов, они думали, что в головном мозге сидит маленький человек. В эру ткацких станков и механических фортепиано, они полагали, что мозг – это механизм. Когда изобрели телеграф и телефон, люди представляли мозг чем-то вроде клубка электрических проводов. Теперь ты думаешь, что мозг – это компьютер. Оставь это. Это просто иллюзия.
Проблема была в том, что я прекрасно знала, что именно это он и собирался сказать.
– Это потому, что мы женаты так долго! – крикнул он. – Вот почему ты думаешь, что знаешь меня так хорошо!
Я знала, что он собирался сказать, слишком хорошо знала.
– Ты просто ходишь по кругу, – сказал он, и в тоне его голоса звучало поражение. – Ты просто зациклилась на этой мысли.
Циклы в моем алгоритме. Последовательность циклических операторов и конструкций.
– Вернись ко мне. Я люблю тебя.
А что ещё он мог сказать?
Теперь, наконец, я одна в ванной комнате гостиницы, я смотрю на свои руки, на артерии, работающие под кожей. Я сжимаю руки между собой и чувствую, как бьётся мой пульс. Я опускаюсь на колени. Могу ли я молиться? Я – сочетание плоти, костей и хорошего программного обеспечения.
Моим коленям больно на холодном кафельном полу.
Только боль реальна, думаю я. Для боли нет алгоритма. Я смотрю на мои запястья, и шрамы пугают меня. Они напоминают мне о том, что я уже делала это раньше. Горизонтальные шрамы, розовые и безобразные, как черви, словно упрекают меня за неудачу. Ошибки в алгоритме.