Алхимик
Шрифт:
Она закончила поворот и на черепашьей скорости поползла мимо стоящих машин. Добравшись до Т-образной развязки, посмотрела на две последние машины. Обе стояли темные и пустые.
Машина, что следовала за ней, когда она залетела в тупик, просто могла принадлежать кому-нибудь из местных обитателей, который возвращался домой. Но в таком случае почему никто не вышел из машины?
Она попыталась вспомнить последовательность случайных поворотов налево и направо, которые делала. Да, Монти совершенно точно припомнила, что в тупик она свернула направо. Сейчас она повернула налево и прибавила скорости. Теперь направо и еще раз
Монти посмотрела в зеркало заднего вида. Из поселка за ней никто не выехал. Пока она отъезжала от него, оранжевое свечение меркло и окончательно погасло. Теперь никто ее не преследовал, с ней остались только темнота ночи и ее собственное беспокойство.
Монти въехала в пригород Мейденхеда и тут же послушно сбросила скорость до тридцати миль в час, как требовал дорожный знак. Она проехала мимо знакомого обозначения заправочной станции, мимо простой церкви из бетона и стекла, мимо вереницы магазинов — и повернула налево на тенистую аллею, где прожила почти все детство.
Тут в отдалении друг от друга, основательно отступив от дороги, стояли особняки — некоторые за надежной оградой, а другие за густой изгородью разросшихся кустарников и деревьев. Большинство из них, как дом ее отца, были построены в стиле времен Тюдоров, но дом отца Монти, пожалуй, меньше всего отличался величественностью. И хотя в нем было шесть спален, большинство комнат были небольшими и внутри дом совсем не походил на настоящую сельскую усадьбу.
В течение последних нескольких лет после смерти матери Монти наблюдала, как несчастный покинутый дом медленно ветшает. Так что лучше всего, подумала она, подъезжать к нему в ночное время, когда это не так хорошо видно.
Ей хотелось, чтобы отец снова женился. Монти улыбнулась забавности ситуации: она озабочена тем, как бы найти отцу другую жену, в то время как он волнуется, что ей уже под тридцать, а у нее нет постоянного друга, и задумалась, не стоит ли сегодня вечером рассказать ему о Конноре, но решила, что, пожалуй, еще рановато. С вечера понедельника весь ее мир стал другим, но пока не стоит говорить об этом отцу.
Она привязалась к Коннору и ловила себя на том, что в каждой ее мысли неизменно присутствовал он. Но она еще не слишком хорошо знала этого человека: его окружал какой-то ореол тайны, это возбуждало и пугало ее.
Пугало потому, что она не могла разобраться в нем, не могла оценить, чем он руководствуется, и не исключала, что в один прекрасный момент ей придется решительно порвать с ним. А что, если у него есть подруга или, что еще хуже, жена в Америке?
Она по-прежнему почти ничего не знала о его прошлом, кроме того, что его воспитывала овдовевшая мать, которая интересовалась оккультизмом и зарабатывала на скромную жизнь ясновидением. Несколько раз Монти пыталась расспросить его об отце, но Коннор всегда менял тему. Он что-то скрывал от нее, она даже не смогла выпытать у него в ту ночь, какой страшный сон ему приснился.
Монти поставила машину, выбралась из нее и оглянулась, всматриваясь в темноту, — кажется, ничего зловещего. Она поднялась по ступенькам портика и отперла дверь своим ключом.
— Привет! — громко сказала она, с удовольствием вдыхая аппетитный аромат тушеного мяса. — Привет, папа! — снова окликнула его Монти и, снова не услышав ответа, забеспокоилась.
Молчание. Только слабое жужжание компьютера, который он всегда оставлял включенным.
Под ее шагами заскрипели половицы, отчего растерянность только усилилась. Она рывком преодолела оставшиеся несколько шагов, толкнула дверь, заглянула внутрь.
И с облегчением увидела, что отец, погруженный в свои мысли, сидит за столом и темноту кабинета рассеивают только настольная лампочка и свечение экрана компьютера. Не желая пугать его, она тихонько позвала:
— Папа!
Не оборачиваясь, он поднял руку в знак того, что узнал ее.
— Привет, дорогая, — пробормотал он и сделал привычный жест, чтобы ему не мешали.
Подойдя поближе, она посмотрела на экран. По нему тянулись строчки генетического кода, которые были для нее едва ли не полной бессмыслицей. Она знала, что гены всех живых организмов, от растений до людей, состоят из тех же самых четырех основных компонентов, именуемых основаниями— аденин, тимин, гуанин и цитозин. Генетическая кодировка проводится по их заглавным буквам: А, Т, Г, и Ц. Монти понимала, что каждый отдельный человеческий ген представляет собой последовательность этих оснований, некоторые длиной в несколько сот, а другие — в несколько тысяч. Отсюда она могла сделать вывод, что в полном блоке ДНК сорока шести хромосом человеческого организма имеется три миллиарда оснований. И что каждая отдельная клетка человеческого организма содержит полный блок ДНК.
Знания ее носили поверхностный характер, и Монти отчаянно старалась усвоить основные положения генетики. Отец годами объяснял ей те или иные разделы своей науки, и кое-что оставалось в памяти. Она понимала главное: человеческие гены — это чертеж, синька организма, они дают инструкции эмбриону человеческого существа, как ему предстоит развиваться из единственной яйцеклетки, а телу взрослого человека — указания, как ему восстанавливаться и залечивать раны.
Она также знала, что когда ей доводится порезать руку, то гены в клетках, окружающих поврежденный участок, дают новой ткани указание расти. Такие же указания получают ее растущие волосы, ее обновляющаяся кровь, и она знала: когда гены выходят из строя и перестают функционировать или устают из-за чрезмерной работы, люди становятся жертвами самых разнообразных заболеваний — от мелкой простуды до прямых угроз здоровью — тяжелых, а подчас неизлечимых болезней.
Порой гены переставали функционировать по собственному желанию или после многих лет безупречной работы, как бы сходили с ума; случалось и так, что гены, которые годами дремали, не давая о себе знать, вдруг, без всякой видимой причины, включались в жизнь. Ее отец считал, что порой сказывались изменения в жизненных циклах, таких как юность, половое созревание, беременность, менопауза, которые включали и выключали гены, а порой дело было во внешних влияниях, таких как загрязнение окружающей среды, стрессы и травмы. Как и все генетики, Баннерман углубленно занимался отдельными специфическими разделами, но он был гениальным ученым, и его интересы простирались далеко за пределы этих разделов, он не мог «прогуливаться только по одной улице».