Алхимия убийства
Шрифт:
— А это значит, они не потеряли кислород, — уточняет Жюль.
— Да.
— Дюбуа давал вам ложные образцы, — констатирую я очевидное, и в комнате воцаряется тишина. Мысли вертятся у меня в голове, и я высказываю их вслух. — Речь идет не только о женщинах. В городе много больных, люди умирают. Дюбуа препятствовал изучению вспышки инфлюэнцы и тем самым способствовал гибели людей. Почему?
Пастер морщится:
— Мадемуазель, сотни тысяч людей умерли в Европе и Северной Америке от этой болезни, и это только случаи, учтенные в так называемом цивилизованном мире, где ведется
— Что же делать?
— Нужно провести больше опытов. Все, о чем мы сейчас говорили, — всего лишь досужие рассуждения. Это необходимо доказать. Я должен иметь неопровержимые доказательства на основе лабораторных исследований. Мне требуются подлинные образцы. Мы обязаны начать переговоры с министром. — Пастер смотрит на Рота. — Он должен обеспечить предоставление мне подлинных образцов.
— Вы говорите о правительственном чиновнике? — спрашиваю я.
— Да.
— На это уйдет много времени. — Я выстреливала свои мысли, едва они успевали промелькнуть у меня в голове. — Я могу организовать вам поставку образцов в считанные часы.
— Как?
— Дядюшка одного из умерших от лихорадки — мой близкий друг. Я уверена, что смогу договориться с ним о выдаче тела без всяких проволочек.
Мы с Жюлем выходим из института, и он задает мне очевидный вопрос чуть ли не с ужасом в голосе:
— Не хочешь ли ты, чтобы Маллио выдал себя за дядю Дюбуа и передал нам его тело? Это смехотворно. Он никогда не согласится.
— Нет, я не собираюсь делать это.
— Слава Богу.
— Я выдам тебя за его дядю.
61
— Мы все опечалены кончиной доктора Дюбуа, — говорит медсестра. — Он служил примером для всех нас. Мы не знаем, что будем делать без него. Вы тоже врач?
Жюль бурчит что-то, что можно понять как отрицательный ответ, когда мы идем по больничному коридору. Он больше похож на мученика, вздернутого на дыбу в средневековой камере пыток, чем на убитого горем родственника. Как актер он бездарен. Единственное утешение — это то, что у медсестры нет оснований для подозрений. Никому не придет в голову претендовать на тело человека, умершего от «черной лихорадки», кроме как близкому родственнику.
Тело Дюбуа находится в покойницкой рядом с пандусом позади больницы. По дороге в больницу мы договорились о доставке тела на похоронном фургоне и послали телеграмму Пастеру с просьбой встретить нас у морга через час.
— Я так рада, что у него есть близкие родственники, — продолжает говорить медсестра через уксусную губку. — Мы все думали, что он сирота. Вы живете в Париже?
— Наездом, — односложно отвечает Жюль.
Мы выходим через черный ход на погрузочную площадку, бросив губки в урну у двери.
— Ваши лица кажутся знакомыми. Вы бывали здесь
— Иногда. — Жюль бросает на меня тревожный взгляд.
— Тогда понятно.
Кучер слезает с сиденья похоронного фургона на погрузочную площадку. Пока медсестра и кучер подписывают документы, Жюль и я стоим поодаль и изображаем скорбящих родственников.
— Странно, — говорю я Жюлю. — После смерти ты уже не человек, а вещь. Теперь это не Дюбуа, а его тело.
— Потому что дух покинул бренные останки.
— Утешительная мысль. Все идет хорошо, тебе не кажется? — Только я успеваю сказать это, как к нам быстро подходит человек, которого я принимаю за врача.
— Добрый день. Я доктор Бруардель, директор департамента здравоохранения. Доктор Дюбуа был одним из моих помощников. — Он обменивается рукопожатиями с Жюлем, прищурившись и поправляя пенсне, чтобы лучше разглядеть его. — Мы не знакомы, мсье?
Жюль откашливается.
— Мне кажется, мы не имели удовольствия встречаться. — У него невинный вид — как у лисы, пойманной в курятнике.
Мне вдруг приходит в голову, что Бруардель мог состоять в том же правительственном комитете по здравоохранению, членами которого были Жюль и Пастер.
— Вы и ваша… — Бруардель смотрит на меня.
— Это невеста доктора Дюбуа, мадемуазель Карре.
Директор удивлен, как и я, что у Дюбуа была невеста. Я подношу платок к лицу, якобы скрывая горе, и бормочу что-то невразумительное, дабы не выдать свой иностранный акцент.
— Я весьма удивлен. Я не знал, что у Люка есть семья и невеста. Я даже слышал… Впрочем, это не имеет значения. Примите мои соболезнования. Когда состоятся похороны? Разумеется, я хотел бы присутствовать.
— Пока не решено. Мы известим вас, — быстро говорит Жюль.
Доктор Бруардель снимает шляпу.
— Везут.
Санитар больничного морга выкатывает тележку, на которой лежит тело, завернутое в черную материю. Я отхожу, прикрывая платком лицо, дабы изобразить постигшее меня горе. Я и в самом деле тронута. Каким бы ни был Дюбуа, я не могу равнодушно смотреть, как его тело погружают в похоронный фургон.
Позади меня Жюль и Бруардель прощаются, и Жюль быстро догоняет меня. Наш фиакр ждет на другой стороне улицы напротив выезда, и мне приходится сдерживать ноги, чтобы они не пустились вскачь. У экипажа я оглядываюсь назад и вижу, что доктор Бруардель после разговора с санитаром морга поворачивается к медсестре, которая привела нас на погрузочную площадку. Та что-то взволнованно говорит, показывая куда-то позади себя, и на площадке появляется знакомая фигура — человек с одной рукой.
— О Боже, кот соскочил со сковородки.
Жюль смотрит назад, помогая мне сесть в экипаж.
— Прибыл еще один дядюшка. Это немного охладит пыл Бруарделя. Мне показалось, он узнает меня, ведь он был членом комитета по здравоохранению, как Пастер и я.
— Как ты думаешь, что произойдет?
Он пожимает плечами.
— Бруардель может натравить на нас полицию. Нас арестуют, посадят в тюрьму и казнят на гильотине. Но, в сущности, вероятно, ничего не произойдет, потому что Маллио не станет раскрывать себя, выдавая нас.