Алхимия убийства
Шрифт:
Я громким голосом заявляю:
— Вы намеренно пренебрегаете мной, единственным человеком, который сталкивался с убийцей.
Префект полиции поворачивается ко мне спиной и направляется к двери. Тогда я выпаливаю:
— Это уловка.
Все смотрят на меня, словно я лишилась рассудка, но я знаю, что права.
— Мадемуазель, вы говорите чепуху.
— Ничего подобного. Вы, господа, кажется, забыли, что я охотилась за этим человеком последние два года, в то время как вы стали иметь отношение к этому делу всего несколько часов назад. Это маневр, рассчитанный на то,
Префект в замешательстве.
— Мадемуазель, мы высоко ценим ваш вклад, но это вне вашей компетенции. Вы никак не можете доказать, что это ловушка.
— Нет, могу. Когда я обнаружила его, на острове Блэкуэлл сгорела хижина, а вместе с ней — улики его преступлений. Он сделал из этого выводы. Годом позже инспектор Скотленд-Ярда получил анонимное донесение, что в одном из трущобных районов, в многоквартирном доме некий врач устроил подпольную лабораторию. Не успели мы прибыть туда, как в доме произошел взрыв и начался пожар. Снова полиция объявила, что все улики сгорели, как и сам доктор. Теперь ваша полиция получает сведения из анонимного источника, что он в здании. Вы полагаете, это просто совпадение. Он собирается устроить взрыв. Вы будете думать, что он погиб, но он ускользнет и потом будет и дальше творить свои злодеяния.
В комнате наступает тишина. По выражению их лиц я вижу, что они склонны пренебречь логикой и фактами.
— Мадемуазель, вы, видимо, очень переутомились, — говорит доктор Рот. — Вам нужно отдохнуть.
Я хочу возразить, но он поднимает руку и обращается к Жюлю:
— Вы не согласны со мной, мсье Верн?
Все смотрят на него.
— Да, она перенесла большой стресс…
— В самом деле, доктор Рот прав. Мы потеряли много драгоценного времени. — Префект откашливается. — Мадемуазель, вы можете оставаться здесь, где вам обеспечат максимум безопасности.
Я жду, когда откроется дверь, и наношу завершающий удар.
— Господин префект, а вы можете в лицо узнать этого безумца?
Все останавливаются у двери, и между префектом и его подчиненными происходит тайное скоротечное совещание. Когда оно заканчивается, префект полиции расплывается в улыбке — настолько искренней, насколько способен политик.
— Мадемуазель, Франция снова нуждается в вас.
Я улыбаюсь и беру протянутую мне руку.
64
Париж заподозрил что-то неладное.
Как ни старается полиция скрыть свое присутствие, ей это не удается. Один бармен с Бауэри говорил мне, что может по запаху определить полицейского, потому что все нью-йоркские копы пользуются одинаковым дешевым одеколоном, который бесплатно поставляет фирма, занимающаяся пошивом формы для полиции.
Когда мы едем по улицам в трех экипажах — черных, без каких-либо опознавательных знаков, — люди смотрят на нас с подозрением. Даже переодетые в штатское полицейские, управляющие нашими упряжками, всем своим обликом выдают жандармов: у них короткие стрижки, аккуратные усы, острый взгляд, прямые спины и официальный вид; одеты они в недорогие немодные костюмы. Единственные, кого мы дурачим, —
В нашем экипаже, помимо Жюля и меня, двое полицейских. Они приглядывают не за Жюлем. Статус военнопленного меня не устраивает, потому что сражения выигрываю я, и никто другой. Без моей решимости Париж уже был бы городом-призраком. Молчание между Жюлем и мной действует на меня, и в конце концов я не в силах выносить его.
— Да, это я раздавала твои измененные фотографии, похожие на убийцу. Я обманула тебя. Я гадкий человек. Но я делала это во благо. — Вот. Я призналась в своем последнем ужасном обмане.
Он смотрит на меня полузакрытыми глазами.
— Я читаю парижские издания иностранных газет.
Я задумываюсь над его словами. Мои репортажи иногда появляются во французском издании «Нью-Йорк уорлд».
— Ты знал, кто я, с самого начала!
— Когда ты выбежала из «Прокопа», угрожая мне за то, что я отказался говорить с тобой о Гастоне, естественно, ты заинтересовала меня. Поскольку метрдотелю ты представилась как Нелли Браун из Нью-Йорка, я связался со своим приятелем журналистом…
— Шолл. Он тоже знал.
— Да. Он связался с корпунктом нью-йоркской газеты и выяснил, что Нелли Блай здесь, в городе. Прочитав некоторые из твоих опусов…
— Ты обманул меня!
Жюль собирается что-то сказать, я быстро сжимаю ему руку.
— Но я прощаю тебя. Что до полиции, то, по-моему, они неправильно оценивают намерения убийцы. Они следуют логике.
— И что же?
— Перун — сумасшедший. Он может быть замечательным ученым, но, как ты заметил, это не значит, что он здоров. До последнего времени его поступки противоречили логике и здравому смыслу, поэтому нам не следует ожидать, что он будет действовать так, как действовали бы мы.
— Что, по-твоему, он замышляет?
— Не знаю. Но я уверена, что это еще одна уловка с целью сбить нас со взятого следа и дать ему еще время. Полиция допускает возможность, что он отравит Сену. Ты не считаешь, что это бесполезно? Река все смоет. — Я не жду его ответа. Я продолжаю. — Или разбрасывать препарат с высокого здания. Эффект от этого будет незначительный. Перун — безумный гений. Он сделает что-то безумно грандиозное.
— Возможно, ты права, но пока нам не известны его планы, я не могу не согласиться с доктором Ротом. Нужно действовать, исходя из реальных возможностей. Как ты правильно заметила, созданная им микробная бомба — это, в сущности, ящик Пандоры. Но в мифе о Пандоре есть неожиданный поворот, о котором большинство из нас забывают.
— Какой?
— Когда Пандора открыла ящик и все бедствия, наполнявшие его, распространились по земле, она захлопнула крышку, не дав богине Надежде вырваться наружу. Надежда еще там, готовая проявить свою божественную силу, когда мы освободим ее.
В квартале, где скрывается подозреваемый врач-анархист, царит хаос. Конные и пешие полицейские пытаются сдержать огромную толпу за баррикадами. Огнем охвачен один из домов, тот самый, где, как предполагается, скрывается врач. Сзади нас, звеня колоколами, подъезжают пожарные повозки.