Али-Баба и сорок разбойниц
Шрифт:
– О как ты права, сестра… – потерянно кивнула Зульфия. – Муж мой давно уже не опора мне, не защитник, не друг…
– Так почему же ты, глупая женщина, избавившись от такой тяжкой ноши, рыдаешь, как в день похорон? Разве не должна ты петь от счастья, став свободной? Разве не можешь ты порадоваться тому, что теперь это сомнительное счастье принадлежит другой? И что ей придется наслаждаться им, быть может, до конца своих дней?
Каждое слово больно ранило Зульфию. Ранило, но и исцеляло. Ибо Суфия оказалась стократно права.
И в тот миг, когда девушка осознала эту правоту,
– Знай же, сестра моя, впереди у тебя еще много слез, еще долго ты будешь забывать тиранию этого презренного. Но раньше или позже светлое спокойствие придет к тебе вместе с холодным желанием мести. И вот тогда ты будешь к нему готова.
О нет, не прекрасная женщина сейчас стояла перед Зульфией. Суровая дева-воительница, как в древних сказаниях, выпрямилась во весь свой небольшой рост. Глаза Суфии холодно сияли, а пальцы рук сжимали узкий кинжал струящейся, змеевидной формы, который висел на поясе. Сейчас девушка была почти страшна в своей решимости.
«О Аллах, что же будет, когда она утолит свою жажду мести? Что будет с этим несчастным?»
Но миг суровой красоты миновал. Лицо Суфии смягчилось, глаза вновь окатили Зульфию теплым светом.
– Пойдем, сестра. Нас ждут шербет и сласти. Вскоре придут наши подруги и мы сможем поговорить о тебе и том несчастном глупце, который осмелился тебя обидеть.
Макама тринадцатая
(Назло Иблису Проклятому, отцу всех джиннов!)
– Наши подруги, сестра моя? – переспросила Зульфия после того, как пригубила шербет. Почему-то именно эти слова озадачили девушку.
– Ну конечно, красавица. Увы, не одни мы с тобой оказались легковерными дурочками, которые только и могут, что сдувать пылинки со своих обожаемых супругов, ничего не требуя взамен… Таких дурочек много. И, о Аллах, при одной мысли о том, что сегодня нас стало еще больше, у меня болит душа. Это значит, что на землю нашего несчастного города прольется еще не одно озеро слез…
– Но сколько же их, наших с тобой сестер по несчастью?
– Ты, красавица стала тридцать восьмой…
– О Аллах милосердный!
– Увы, это так… Это значит, что тридцать девять подлых мужчин предпочли преданности – страсть, глубокому и сильному чувству – низменное удовлетворение одной лишь похоти.
– Тридцать девять… Но ведь есть еще и такие несчастные, которые не знают о твоем приюте одиноких душ…
– О нашем приюте, сестра… – поправила Зульфию хозяйка пещеры. – Ибо каждая из нас может утешиться лишь в присутствии других.
– Я позволю заметить, сестра, что не только утешиться, но и найти в себе силы сдержаться и не устроить новую истерику.
– Да, ты права. Но давай мы вернемся к твоей истории. Ибо я знаю, что первый шаг к излечению сердечной боли начинается в тот миг, когда ты находишь в себе силы не страдать молча, а рассказать вслух все как было.
– Ну что ж, добрая Суфия. Да будет так. Я расскажу тебе все не скрывая, хотя не думаю, что ты услышишь что-то совсем-совсем новое…
Суфия улыбнулась.
– Не думай сейчас об этом, дорогая. Итак, вы поженились три
Зульфия кивнула, мысленно обратившись к тем дням, когда впервые увидела у своего забора высокую фигуру юноши.
– О нет, это началось куда раньше. Тогда мой муж, о нет, даже еще не жених, служил приказчиком у давнего друга моего отца, достойного и уважаемого купца по имени Маслама…
– А мужа твоего, прости, что перебиваю, сестра, как звали?
– Этого презренного звали Джафаром, хотя ему впору было бы другое имя – Самир [5] . Ибо лучше всего этот шакал умел болтать.
– А сейчас? Уже не умеет болтать?
– Знаешь, сестричка, мне казалось, что он в последнее время разучился делать почти все, что должен был бы делать мужчина…
5
Самир – компаньон в вечернем разговоре ( араб.).
– Ну-у, прекрати. Настоящей женщине недостойно унижать убогого дурачка. Но ты начала рассказ…
– Да, я отвлеклась…
Суфия лишь улыбнулась, прекрасно понимая чувства своей заплаканной собеседницы. Ее тоже не покидало чувство, что она смотрит в зеркало, настолько эта незнакомая девушка была на нее похожа. Но умница Суфия решила, что над этой странностью она подумает чуть позже.
– Джафар стал приходить к нам в дом с мелкими поручениями от своего хозяина, уважаемого Масламы. Этот достойный человек много доброго сделал для моего отца, и потому его посланники были в нашем доме желанными гостями. Джафар-болтун стал задерживаться все дольше, рассказывая отцу о том, как устроено дело Масламы, как управляется… И почему-то каждый раз получалось, что без него, молодого приказчика, не может двинуться ни один караван, не может отплыть от пристани ни один корабль…
Суфия кивнула в знак того, что она внимательно слушает свою новую сестру.
– Отец мой, кади, не очень сведущ в торговом деле, а потому слова Джафара убеждали его в том, что собеседник – юноша учтивый, оборотистый, разумный… Думаю, что Джафар уже тогда решил, что надо пробиваться из бедности к достатку, найдя себе богатую невесту, добиваясь благоволения будущего тестя. Через год почти ежевечерних бесед этот говорливый юноша превратился в члена семьи, во всяком случае, отец его уже тогда называл «сынок». Он вкушал вместе с нами, он вел долгие беседы с отцом, он не раз добивался разрешения сопровождать матушку и меня в торговые ряды.
– Хитрый лис… Расчетливый…
– О да, он хитер. И, если бы обдумывал последствия своих поступков, мог бы стать и в самом деле отличным купцом. Ибо, о Аллах, это чистая правда, достойный Маслама, его тогдашний хозяин и наставник, был слишком осторожен, порой не решаясь на самый незначительный риск.
– Так, значит, он тебя завоевал? Завоевал твое сердце?
Зульфия усмехнулась в ответ. Сейчас, рассказывая свою нехитрую историю, она и в самом деле не могла понять, как же Джафару – недалекому, не очень умному и безмерно болтливому – удалось взять в плен ее душу.