Алиби на выбор. («Девушки из Фолиньяцаро»).
Шрифт:
Сидя верхом на стуле, который он поставил справа от входа в полицейский участок, и положив руки на его спинку, Иларио Бузанела испытывал настоящее блаженство, свойственное простым душам и заключающееся в том, чтобы ни о чем не думать. Веки его были полузакрыты, во рту он держал комок жевательного табака; сплевывая через равные промежутки времени, он старался делать это с максимальной точностью — словом, наслаждался жизнью. Внезапно он выпрямился, увидев идущую прямо на него синьору Россатти.
— Иларио, где Тимолеоне?
— Он работает.
— Вот это новость! Он никогда в жизни не работал, неужели он начнет теперь, в его-то возрасте?
— Он не хочет, чтобы его беспокоили.
— Можешь положиться на меня, Иларио, это случится!
— Я не могу этого допустить, синьора!
И в подтверждение своей решимости карабинер стал перед входом в участок, раскорячив руки и ноги.
— Ты это серьезно, Иларио?
— С вашего позволения, синьора.
Элоиза подошла к нему вплотную и сказала с состраданием:
— Ты в самом деле думаешь, что можешь мне помешать?
Рагу тушилось уже ровно час. Тимолеоне собирался приступить к дальнейшим кулинарным операциям, когда какой-то шум заставил его подскочить. Не подумав снять фартук и положить двузубую вилку, которую держал в руке, он в три прыжка пересек кабинет и открыл дверь в служебное помещение. Представившееся ему зрелище заставило его открыть рот от удивления. Иларио Бузанела сидел на шкафу с делами. Очутиться там он мог бы, только став на стул, но стула рядом со шкафом не было, а поза карабинера и его более, чем обычно, тупой вид свидетельствовали о том, что произошло нечто из ряда вон выходящее. Тимолеоне знал синьору Россатти всю свою жизнь и не мог заблуждаться. Без гнева, но голосом полным упрека он осведомился:
— Что ты еще наделала, Элоиза?
— Этот клоун сказал, что не даст мне войти.
Совершенно забыв о своем фартуке и вилке для жаркого, Тимолеоне выпрямился и сурово поглядел на нее.
— Элоиза, ты не имеешь права так отзываться о человеке, носящем такой же мундир, как твой сын! Ты наносишь ущерб достоинству карабинеров!
— А ты, Тимолеоне?
— Я?
— Ты, может быть, считаешь, что подобное одеяние внушает уважение к закону?
Вспомнив о своем костюме, Тимолеоне покраснел до ушей.
— Шум, который ты произвела, застиг меня в самый разгар расследования, я бы сказал изучения…
— Вижу, вижу!
— Кроме того, тебя не касается, как я провожу свое время, когда нахожусь у себя, Элоиза Россатти! Я знаю одно: существуют правила, и Иларио обязан… Но прежде всего, почему он находится наверху, а?
— Прошу тебя, Тимолеоне, не будь идиотом. Я тебе уже сказала, что он не хотел меня впустить.
— Но это не объясняет, почему…
— Я его слегка отодвинула.
— Слегка,
— Ну… Он ничего не весит, этот тип!
— Разве это объяснение? А ты, Иларио Бузанела, ты настоящий позор для карабинеров!
Сидя на шкафу и постепенно начиная понимать, что с ним произошло, Иларио справился:
— Почему, шеф?
Тимолеоне призвал свою посетительницу в свидетели:
— Слышишь, Элоиза? Он еще спрашивает, почему я думаю, что он не делает чести своему мундиру!
Опустив глаза, синьора Россатти лицемерно подтвердила:
— Нынешние мужчины, Тимолеоне, уже не то, что старшее поколение!
Бузанела робко попытался протестовать:
— Но ведь, шеф, это она…
— Что из этого? Ты считаешь себя способным следить за порядком, но если нервная женщина легонько тебя толкнет, ты спасаешься от нее на шкафу?
— Не я полез туда, это она меня забросила!
— На твоем месте я бы не стал этим хвастаться. Спускайся и запиши в регистрационной книге, что я тебе даю два дня ареста! Что касается тебя, Элоиза, постарайся запомнить, что законы следует уважать, а приказания исполнять! И я нахожу возмутительным, что мне приходится напоминать об этом матери капрала Амедео Россатти! А кстати, где он сам?
Это напоминание о ее переживаниях заставило Элоизу простонать:
— Я как раз и хотела с тобой поговорить, Тимолеоне, о моем сыне!
— Да?.. С ним что-то серьезное?
— Хуже не бывает!
— Правда?.. В таком случае пройди в мой кабинет.
Оставив Бузанелу заниматься горным спортом в одиночестве, они уселись в маленькой комнате, где начальник карабинеров, как полагали, должен был решать сложные проблемы, имевшие отношение к поддержанию общественного порядка в Фолиньяцаро.
— Садись, Элоиза, и перестань плакать, потому что ты уже походишь на пострадавший от жары рокфор. Скажи мне, чем сейчас занимается твой сын, вместо того чтобы находиться здесь, куда его призывает долг?
— Тимолеоне, ты оскорбляешь несчастную мать!
— Это тебя-то?
— Да, меня, а что касается Амедео, то ты его не скоро увидишь!
— Помоги мне святой Иосиф, он что, дезертировал?
— Можно сказать, что так!
— Элоиза, думай, что ты говоришь! Сейчас не до шуток!
— Так ты воображаешь, бессердечный толстяк, что мне хочется шутить в то время, как мой Амедео умирает?
Тимолеоне очень любил Амедео. Он остолбенел, услышав слова Элоизы.
— Умирает? Но от чего?
— От любви.
Начальник карабинеров вздохнул с облегчением.
— Только то…
— Только то? Ну и ну! Несчастный! Ты никогда не был способен на настоящее чувство, поэтому думаешь, что все на тебя похожи! Мой сын — это новый Ромео! И так как его Джульетта собирается выйти замуж за другого, то он предпочитает умереть!
— Он не имеет права! Он капрал карабинеров! Его жизнь принадлежит государству!