Алиби
Шрифт:
Все-таки отвратительный тип. И в партию пролез. Он дал ему слово сохранить «тайну». Имел ли он на это право? Обрадовался, что услышит его «исповедь», и с легким сердцем обещал от имени партии.
Неожиданно в его сознании возник образ Гинки. Она строго смотрела на него. Она всегда смотрела так — серьезно и строго. Даже тогда, когда он объяснился ей в любви. Что это было за объяснение!.. Да, он не был мастером любовных объяснений. Этот, наверное, мастер! «Этот гад! — словно прошептала ему Гинка. — Вы их терпите, вы их принимаете
Хорошо, что никого не было в комнате. Глаза полковника контрразведки наполнились слезами. Прошло двадцать лет, а воспоминание все так же ярко, все так же жива та картина перед его глазами...
Маленький полуразрушенный домик в цыганском квартале. Мишо лежит мертвый. Автоматные очереди прошибают стены. Едкий, насыщенный известковой пылью, воздух. Стрельба, крики, ругань полицейских. И Гинка — третий член их боевой группы.
«Не ругайся, как они, Крыстьо!» — были ее последние слова.
Выстрелила и упала.
Но он продолжал стрелять. Еще яростнее, точнее. Стрелять и ругаться.
Он перевел дыхание только для того, чтобы обещать ей, умирающей, что останется ей верен до гроба. Ведь так он сказал тогда! И был уверен, что гроб ему уже обеспечен. «Обманулся, — шутил он сам с собой позднее, — но ничего не поделаешь. Дал слово!» И сдержал его.
Тогда он спасся только потому, что был убежден, что не выживет. Да и не хотел жить. Для чего? Мишо убит, Гинка убита. Почему же он должен жить?
И как только стемнело, бросил последнюю гранату и выскочил, стреляя из двух пистолетов последними патронами — огромный, весь в известке, страшный, как привидение, беспощадный, как отмщение. Выскочил, чтобы подороже продать свою жизнь, убить побольше врагов. И прорвал кольцо.
«И этот тип — член партии, моей партии, — шептала Гинка. — Ты, вы все, живые, виноваты в этом!»
Полковник Марков встал и быстро вышел.
Секретарша проводила удивленным взглядом странного посетителя, который прошагал мимо нее, даже не посмотрев в ее сторону и не попрощавшись.
Ковачев и Радков продолжали просматривать пропуска листок за листком, читая их все без исключения самым внимательным образом.
Пропуска, по которому Якимова прошла в управление, не было. Но они нашли кое-что более интересное. Два пропуска, выданные на имя Слави Каменова, — один 27 августа к Й. Гавриловой и второй 28 августа к Л. Лозенскому. Убедившись, что в коробке больше нечего искать, они отнесли ее секретарю партбюро.
— Можете дать все это товарищу Хаджихристову, — сказал Ковачев.
— Несколько минут тому назад он ушел из управления. Я верну пропуска вахтеру.
От секретаря партбюро они узнали, что оба лица, к которым приходил Каменов, работают в отделе кадров. Лулчо Лозенский — начальник, а Йорданка Гаврилова — сотрудник отдела. Оба сейчас были на работе, в управлении.
Ковачев решил сразу встретиться с ними и расспросить о посещении Каменова.
Йорданка
Когда они ей представились, она засуетилась, всячески стараясь услужить им. Но долго не могла вспомнить о посещении Каменова. В тот день она замещала Лозенского, который был в отпуску, и приняла много посетителей. Пришлось показать ей фотографию Каменова.
— Да, я как будто вспоминаю, — сказала она, разглядывая фотографию, — этот человек был у меня. В приемные часы — от двух до четырех. Спрашивал, работает ли в управлении... Назвал одну фамилию... Но о ком же он спрашивал?.. Эх, не могу вспомнить...
— О каком-нибудь начальнике спрашивал? — попытался помочь ей Ковачев.
— Нет, нет... — махнула рукой Гаврилова. — Подождите, сейчас... Ну да, конечно, об Иване спрашивал. Об Иване Костове, слесаре. Из гаража на улице Раковского.
Как ни старалась, Гаврилова ничего больше не могла вспомнить. Каменов приходил к ней справиться, работает ли в управлении «Редкие металлы» человек по имени Иван Костов. Она объяснила, где того можно найти, и он ушел.
После этого они встретились с начальником отдела кадров Лулчо Лозенским. Это был пожилой плотный мужчина, благодушный и разговорчивый. Он сразу вспомнил о посещении Каменова.
— Как не вспомнить! — объяснил он с готовностью. — Ко мне приходят разные чудаки, но такого я не встречал. Я люблю взвешивать их еще от двери. Когда его увидел, подумал, что инженерик из провинции, который ищет место, чтобы перевестись в Софию. Но на этот раз я промазал. Посетитель вытащил из кармана фотографию и показал ее мне. Спросил, не работает ли этот человек в нашем управлении. Я уже десять лет по кадрам, но такого еще не случилось.
— Ну и... — поторопил его Ковачев. — Что же оказалось?
— Сказал ему, что не работает и что я не знаю такого человека. А он пристал, настаивает... Подумаешь — жизнь его зависит от того, работает в нашем управлении этот человек или нет. Тычет мне в нос эту фотографию — посмотрите да посмотрите... Как он меня умолял! А за дверью люди ждут, пришли по делу. В конце концов я рассердился. Почти что выгнал его.
— Какое-нибудь имя не называл? — спросил Ковачев.
— Нет, об имени речи не было.
Что хотел узнать Каменов от кадровиков управления? Гаврилову расспрашивал об Иване Костове, Лозенскому показывал какую-то фотографию. И это через два-три дня после смерти Якимовой. Очевидно, он разыскивал человека, связанного с убийством.
— Значит, вы не знаете человека, которого он вам показал на фотографии?
— Я не видел такого.
— А это не Иван Костов?
— Кто? Иван, из гаража? И речи быть не может. Ивана я знаю хорошо. А это совсем незнакомое лицо.
Значит, он показывал фотографию не Ивана Костова, о котором расспрашивал Гаврилову. Какая связь между Костовым и фотографией?