Алиедора
Шрифт:
Створки наконец распахнулись, и Алиедора едва не покачнулась в седле, увидав до слёз знакомый двор замка.
Бородатый и седой Пенерт, служивший привратником столько, сколько беглянка помнила себя, заискивающе кланялся и улыбался, не сводя с «молодой госпожи» преданного взгляда.
— Когда же приехал… Дигвил?
— Да только что, только что, нынче поутру и сразу ж, как я слыхал, к его светлости пошёл… Доньята Али, простите старика, вас на руках носившего, не стряслось ли какой беды?
Да, Пенерт был старым и верным
— Мой муж тяжко оскорбил меня, Пен. Я вернулась домой.
— Ох, ох, как и думал, как сердце-то мне и говорило! — всплеснул руками привратник. — Поверите ль, доньята Али, вот как есть скажу. Только этого Дигвила завидел, сразу решил — дурные дела творятся… Ну, ничего, ничего, доньята, дайте вам стремя-то подержу по старой памяти… Ах, выросли-то как да похорошели, доньята, простите старика за эти речи…
— О чём ты, Пен? — Алиедора приобняла старого привратника, былого поверенного всех её детских проказ. — Пошли лучше весть маменьке. И распорядись, чтоб скакуна моего обиходили, он меня от погони спас, когда Деррано за мной целую ночь гнались…
— Гнались?! — ахнул Пенерт и сжал кулаки. — Ах, они, шаромыжники, мошенники, чего удумали! Сейчас, доньята, сейчас. Эй, малец, Фабьо! Одна нога здесь, другая там, гони к госпоже, скажи, что молодая доньята Алиедора вернулась! И поварам на кухне скажи, что вернулась она голодной! И конюхов сюда пару! Всё понял? Или подзатыльником подтвердить?
— Не надо, дядюшка Пенерт, всё сделаю! — звонко откликнулся дворовый мальчишка и умчался — только пятки засверкали.
«Я дома, — подумала Алиедора, оглядывая двор сквозь навернувшиеся слёзы. — Я дома».
— Значит, так оно и было, дон Дигвил?
Под пристальным взором старого сенора Деррано поёжился. Он рассказал всё как было. Ну, или почти как было, не умолчав ни о кочерге, ни о сведённом с конюшен жеребце. Он даже почти не щадил своего дурного братца, с сожалением, вздохами и разведением рук признавая, что да, Байгли может порой оказаться «несносен». Но бежать в брачную ночь, огрев законного мужа по голове так, что тот свалился без чувств и с громадной шишкой, нанеся столь тяжкое оскорбление всему роду Деррано!
— Понимаю твоё возмущение, дон, и возмущение твоего благородного отца. Но сердце моё полно и тревоги за неразумную мою дочь. Куда она исчезла? Что, если попала в беду?
— Я думаю, сенор Венти, что направиться молодой донье Деррано некуда, только сюда, в родные стены. Я надеюсь, что она сразу же будет отослана обратно, с должным отеческим внушением, чего следует, а чего не следует делать молодой жене благородного дона.
«Гм, кажется, это я сплоховал, ошибся. Ишь, боров старый, сдвинул брови. Сдвигай-сдвигай, закон на нашей стороне. А следы от плётки надолго не останутся. И что тогда будешь делать, сенор Венти?»
— Что там за шум? — Хозяин недовольно взглянул на двери.
Высокие двойные створки распахнулись, и в кабинет благородного сенора, в святая святых замка, ворвалась целая толпа — с криками, гомоном, хохотом, плачем и объятиями. Вихрь крутящихся платьев, зелёных ливрей, мальчишки, девчонки, какие-то старушки, ого, сама хозяйка, донья Венти, а в сердце этого непотребства…
Разметавшиеся вьющиеся пряди, жёсткие и чёрные как смоль, горящие большие глаза, истёртая, перепачканная мужская одежда, тесак на бедре…
«Я был прав, — подумал Дигвил, невольно выпрямляясь. — Куда ж тебе ещё деваться, курочка ты наша. Примчалась сюда, в родные пенаты…»
На миг он пожалел, что не устроил засады поблизости от замка. Но, во-первых, кто же мог ожидать, что беглянка доберётся до дома так быстро? И потом — она знает тут каждую тропинку, а люди в цветах Деррано, засевшие на меодорских землях, во владениях влиятельного клана Венти, — это повод, гм, для многих не шибко приятных вещей.
— Алиедора, — выдохнул старый сенор.
— Папа, папочка!
— Гертрем, Али вернулась!
— Пап, Алька тут, у нас!
— Пап, она… её там…
— Эхем! — Дигвил поднялся, внушительно прокашлявшись. Наступила внезапная тишина. — Благородная донья Венти, благородный сенор. Всё разрешилось ко всеобщему удовлетворению. Молодая донья Деррано цела и невредима. Полагаю, теперь ничто не помешает нам с ней немедля отправиться туда, где её настоящий дом, где её ожидает законный муж и…
— Заткнись! — вдруг выпалила Алиедора, и Дигвил, опешив, заметил блеск тесака в руке беглянки. — Заткнись! Знаю, зачем ты здесь, — братца спасать, его покрывать?!
Дигвил невольно отшагнул к стене, положив руку на эфес.
— Отец! Маменька! — Голос Алиедоры звенел. — Велите всем выйти. Кроме него! — Остриё тесака смотрело прямо на Дигвила.
— С каких это пор в почтенном и благородном семействе сеноров Венти забыли об уважении к гостю? С каких это пор девчонка распоряжается мужами? — Дигвил цеплялся за соломинку.
Под грозными взглядами отца и матери стайку молодёжи вихрем вынесло за дверь, туда же отправились лакеи и прочая прислуга. В кабинете сенора Венти осталось четверо: он сам, донья Венти, Дигвил Деррано и Алиедора, не опускавшая тесака.
— Смотрите. — Беглянка решительно сунула клинок в ножны и распустила завязки на куртке. — Смотрите, маменька. Смотрите, батюшка. Вот кому вы отдали меня в жёны!
Дигвил предусмотрительно отступил ещё на шаг — теперь уже поближе к двери, горько жалея сейчас, что оба его ловчих — крепких и бывалых — остались в людской.
— Смотрите! — Голос Алиедоры ломался от еле сдерживаемых слёз.
Она в упор прожигала взглядом деверя, прижимая к груди скомканную и спущенную с плеч рубашку.