Алиедора
Шрифт:
Что она ела — доньята не хотела даже думать. Впрочем, о суетном и повседневном она вообще старалась не размышлять. Ум словно погрузился в спячку, руки и ноги двигались сами собой. В конце концов, кору Дарбе она нужна живой — и, значит, беспокоиться не о чем.
Спина Алиедоры не превратилась в окровавленные незаживающие лохмотья только благодаря снадобьям всё того же кора Дарбе. Они заставляли доньяту орать и выть ещё похлеще, чем во время порки, но работали. Изорванная кожа в считаные часы покрывалась багровыми струпьями, стягивалась и заживала, так что на следующий день жертва
Она потеряла счёт времени. Прошла седмица или месяц? Зима и снега, дорога и боль казались бесконечными. Иногда ей казалось, что там, за белесым, словно подвальная плесень, небосклоном и впрямь зависла, покачиваясь, исполинская драконья голова; раздутая, распухшая, с отвислыми брылями и мутным взглядом бельмастых глаз.
«Это ты и есть, вечный, величайший?» — равнодушно спрашивала Алиедора. Ей, собственно говоря, было совершенно всё равно, вечный он там или нет. Но мир людей умирал, оборачиваясь одной лишь болью, жгучим огнём, добиравшимся до самой сердцевины её бытия; поговорить с сотканным из зимних туч Драконом — почему бы и нет?
— Я и есть, — отвечало чудовище, плавно покачивая бестелесной шеей. С оттопыренной губы вниз, чуть ли не до самой земли, тянулась струйка слюны.
«Видок-то у тебя не шибко», — меланхолично констатировала доньята.
— Это потому, что ты ещё плохо умеешь видеть, — Дракон не обиделся. — Пока ты только-только учишься.
«Ты страшный», — сообщала Алиедора. Она не боялась. Просто помнила, что значит слово «страшно». Но помнила только и исключительно умом. Кажется, она вообще перестала бояться чего бы то ни было.
Этим вечером, когда кончилось обычное истязание, когда ушёл кор Дарбе, обмазав истерзанную спину доньяты своими снадобьями, и Алиедора заставила себя взглянуть в темнеющее, затянутое облаками небо, Дракон вдруг заговорил с ней сам:
— Не бывает такого, что тебе плохо. Ты просто недостаточно близка ко мне. Боль, страх, раны, смерть — это просто дорога ко мне.
«К тебе, в облака?»
— Ко мне. Но вовсе не в облака, — ответствовало существо.
Рядом ходили, отрывисто переговаривались варвары. Порой то один, то другой бросал взгляд в небеса, но, судя по всему, никто не замечал там ничего необычного.
Алиедора тоже глядела вверх. Широко раскрытыми глазами, сквозь которые, казалось, одна за другой плыли тучи, серые, словно сталь клинка.
Мимо проходил Дарбе, глянул мимолётно — и вдруг замер, остановился, пристально всмотрелся в доньяту и захрипел, словно его кто-то душил.
— У тебя в глазах — Дракон великий, величайший. — Пальцы варвара впились в плечи Алиедоре, но боли она уже не чувствовала. Она уже и так почти ничего не чувствовала. — Ты видишь его?! Отвечай!
— В-вижу. — Сухие губы едва шевельнулись. Алиедоре было всё равно, что отвечать, — так почему же и не правду? Может, тогда будут меньше бить…
Дарбе оскалился в жутковатом подобии улыбки.
— Хорошо! Я вижу его, отразившегося в тебе. Ещё немного, и ты, кровь Его, сможешь явить нашего повелителя всем нам.
— Явить?
— Именно. — В глазах Дарбе появилось что-то живое, даже животное. Вожделение? Он её хотел?.. Или просто позволил себе чуть-чуть искренности?
— Это всё неважно, — сказал Дракон в облачных небесах. — Ты — капля Моей крови, пролитая на землю и собранная наконец воедино. Отринь, откажись, отбрось — всё, что было прежде.
«И что потом?» — Алиедора застыла, выгнув спину и запрокинув голову, словно и впрямь готовая вот-вот покинуть собственное тело. Варваров вокруг она уже не замечала.
— Потом — всё. Ослепляющее, невероятное, невиданное. Неописуемое. У тебя нет слов для этого.
«А у тебя? Покажи мне!»
— Не сейчас. Ты ещё слишком далека от меня.
…Варвары шли на Меодор.
— Смотри, вот он, — хрипел кор Дарбе, притягивая к себе болтающуюся, словно тряпичная кукла, Алиедору. — Смотри, вот он, твой Меодор!
«Да, когда-то он был моим, — вяло подумала Алиедора. — Мой король. Моя королева. Столица, куда я так стремилась девчонкой. Казалось, что тут какая-то особая, прекрасная, небывалая жизнь».
Жизнь — прогорклый жир, вонь, боль. Руки грязного варвара. Грязного в самом прямом смысле — и кор Дарбе даже не обиделся бы на такое. Если бы Дракон истинный, вездесущий желал, чтобы мы оставались чистыми, он сделал бы так.
Отряд северян застыл на краю огородов, что окружали меодорскую столицу. Слухи об их приближении намного опередили варваров — посады опустели, все, кто мог, или бежали, или укрылись за высокими стенами старого города. Там гордо развевался стяг короля Долье, чернь ночи пополам с золотом осенних лесов.
Семмер не оставил новозавоёванной столицы.
Покачиваясь, Алиедора мрачно стояла рядом с предводителем северян. Всё, во что она верила, оказалось обманом. Её не спасли. Не помогли. Не защитили. Предали все. И король Долье, чьей подданной она была несколько лет; и его рыцари; и рыцари Меодора; и даже родные — зачем отдавали «на воспитание» в тот проклятый Деркоор!
Но даже эти обиды, совсем недавно воспламенявшие душу, заставлявшие кулаки сжиматься, теперь лишь впустую катались внутри сознания, рыскали там, словно голодные крысы, пробравшиеся на кухню и угодившие в пустой котёл. Там, в котле, ещё пахнет едой, но стенки оттёрты до блеска, и твари напрасно скалят острые зубки…
Ей нет дела до этих людишек. О, конечно, она отомстит; но главное, конечно же, главное — это стать по-настоящему избранной. Какую бы боль ни пришлось перетерпеть.
Трёхглазый Метхли тоже ошивался тут, раболепно заглядывал в глаза вожаку варваров, тщась угадать ещё не прозвучавшее приказание.
И оно последовало.
— Ты. Во имя Дракона сокрытого, сокровенного — можешь сжечь всё это? Чтобы огонь до самых стен дошёл?
Метхли вздрогнул, втянул голову в плечи.
— Н-не могу, хозяин. П-поджечь разве что…