Алиенист
Шрифт:
– Но я все же не очень уверен, – заговорил Маркус, – как это поможет нам его найти. Не хочу торопить вас, друзья, но до его следующего удара – всего шесть дней.
Все как-то разом смолкли, и взоры наши постепенно переползли на груду фотографий у Маркуса на столе. Стопка эта вырастет, если нас постигнет неудача, – это знали все. Тишину сломал Люциус, и голос его был полон непреклонной решимости:
– Надо следовать тому, что привело нас сюда – уверенной, агрессивной стороне его натуры. Он не выказал ни страха, ни паники, общаясь с Бюро и миссис Пидмонт. Он окружает себя причудливой ложью и живет, не теряя над нею контроль, долгое время. Мы не знаем в точности, убивал ли он все это время, или новую волну насилия вызвало увольнение. Но готов спорить на что угодно: самоуверенность
Всегда горько наблюдать, как на твоих глазах угасает вера в удачу, и люди, обычно такие находчивые и изобретательные, вдруг умолкают, не в силах что-либо сказать. С нами теперь произошло именно это. Возможно, всем нам следовало хотя бы на несколько часов выкинуть из головы все эти проблемы, или же нам внушал робость буквально намертво положенный предел нашему следствию, до которого оставалось меньше недели. Так или иначе, мозги и рты наши совокупно замерли. Хотя одна неразыгранная карта у нас оставалась: Маркус и Люциус могли навестить Бюро переписи населения и обстоятельнее побеседовать с мистером Чарлзом Мюрреем. Но прочие наши шаги спланировать было трудно, и около десяти вечера мы завершили долгий день в крайней неуверенности.
Во вторник, поговорив с Мюрреем, братья Айзексоны действительно выяснили, как они рассказали нам с Сарой вечером в №808, что Бичем был уволен за то, что оказывал излишние и нездоровые знаки внимания ребенку – девочке по имени Элли Лешка, проживавшей в многоквартирном доме на Орчард-стрит у самой Кэнел. То есть в пределах Тринадцатого участка и совсем неподалеку от Цвейгов. Впрочем, все это никак не объясняло необычности поведения Бичема: это был первый известный нам случай, за исключением, разумеется, Софии Цвейг, когда убийца преследовал девочку, не бывшую проституткой. Братья Айзексоны надеялись пролить какой-то свет, нанеся визит юной Элли и ее родителям, но нам не повезло: недавно семья перебралась из Нью-Йорка – и не куда-нибудь, а в Чикаго.
Согласно показаниям Мюррея, подавая жалобу на Бичема, Лешки ни единым словом не обмолвились о насилии. Бичем, судя по всему, не угрожал Элли – напротив, был с нею ласков. Но девочке недавно исполнилось двенадцать, и, вполне объяснимо, ее родителей беспокоило, что их дочь проводит много времени в компании незнакомого им одинокого мужчины, да еще в годах. Чарльз Мюррей сообщил братьям, что он бы не стал увольнять Бичема – вот только последний проник в дом Лешек, представившись работником Бюро, а семейство не значилось в списках на опрос. Попросту говоря, опыт подсказывал Мюррею, что возможных скандалов лучше избегать.
Сара отметила, что, помимо хорошей репутации девочки, в этом случае имелся еще один необычный аспект: она встречалась с убийцей и при этом осталась в живых. Возможно, в данных обстоятельствах он вообще не имел намерения убивать ее. Быть может, так он просто пытался связать свою жизнь с другим человеком, а если так, то это в его взрослой жизни был первый известный нам случай, если не считать непонятного поведения в сиротских приютах Чикаго. И не исключено, что недвусмысленное сопротивление семьи его контактам с Элли, а после – и ее переезд в другой город, подхлестнули ярость Бичема. Нам не приходилось забывать, что убийства мальчиков-проституток начались вскоре после декабрьских событий.
На этом все полезные сведения, почерпнутые у главы Бюро переписи населения Соединенных Штатов, и наши версии по их поводу, к сожалению, заканчивались. Завершив обсуждение около половины шестого, мы с Сарой изложили Айзексонам результаты своей работы за день: короткий список профессий, в которых мог попробовать себя Джон Бичем, стараниями мистера Мюррея оказавшийся на улице. Учтя все факторы – такие, как неприязнь убийцы к иммигрантам, его очевидная неспособность близко сходиться с людьми (во всяком случае, со взрослыми), а также любовь к крышам и враждебность ко всему, что так или иначе связано с религией, – мы вывели две основных специальности: сборщик долгов или судебный исполнитель. И в том, и в другом случае он мог исполнять достаточно светские обязанности, не спускаясь на грешную землю (для подобных нежелательных гостей парадные двери часто держатся на замке). К тому же любая из этих работ предоставляла ему неограниченный доступ к личной информации множества людей, равно как и легитимный повод проникать в их дома. А ближе к концу дня Сара припомнила очень важную деталь, которая несколько поддерживала такую версию: едва поступив в Сент-Элизабет, Бичем говорил о потребности общества в хороших законах и в людях, которые бы следили за их исполнением. Должники и нарушители (даже невольные) должны были вызывать у него презрение, так что перспектива попортить им кровь для нашего убийцы могла выглядеть вполне привлекательной.
Маркус и Люциус согласились с этими доводами, хотя, как и мы с Сарой, прекрасно понимали: это означает новый приступ беготни по городу. С другой стороны, шансы на успех здесь были немаленькие: список правительственных бюро и агентств, пользующихся услугами подобных людей, был на порядок короче перечня благотворительных организаций. Быстро прикинув, что секретарша из полицейского управления или уголовный репортер вряд ли смогут чего-то добиться у судебных крючкотворов или в любом государственном учреждении, Айзексоны вызвались идти на штурм бюрократов сами. Мы же еще раз проредили список независимых агентств, занимавшихся взысканием долгов, сосредоточившись на тех, что действовали в Нижнем Ист-Сайде и Гринвич-Виллидж, а еще конкретнее – на территории Тринадцатого участка. И в среду утром мы вновь вышли на улицы.
Если обход благотворительных организаций вызывал лишь разлитие желчи, беседы с главами инкассирующих агентств могли привести к более серьезному ущербу для здоровья. Такие агентства управлялись из крохотных грязных кабинетов на верхних этажах, а их руководители, как правило, не нашли себя в каких-либо смежных областях: полиции, судопроизводстве, мошенничестве и даже, в одном случае – в поиске сокровищ. Эта порода людей не привыкла легко расставаться с информацией, и рты у них открывались лишь при упоминании о вознаграждении. И то зачастую «вознаграждение» требовалось авансом, а в обмен либо выдавалась откровенная «липа», либо пользу из этих сведений мог извлечь разве что их автор.
И снова на это уходили часы, а к утру четверга стало ясно, что уйдут и дни; результатов по-прежнему не было. Айзексоны выяснили, что городские власти действительно очень пристально следят за теми людьми, кого нанимают судебными курьерами, но ни в одной из папок, которые они успели просмотреть за первые сутки, фамилия Бичема не обнаружилась. У Сары в первые полтора дня дела шли не лучше: она взяла на себя инкассирующие агентства, где не было недостатка лишь в вульгарных предложениях. Что же до меня, то вторую половину четверга я провел в штаб-квартире: все учреждения по своему списку я уже обошел, и дальше двигаться было некуда. Стоя у окна и глядя в сторону Гудзона, я вновь поддался тому знакомому ужасу, который намекал: мы не готовы. Опустится ночь воскресенья, и Бичем, теперь уже, видимо, зная, что мы следим за всеми борделями с мальчиками, выберет новую жертву где-нибудь в другом месте и утащит ее куда-то, где и совершит над ней свой отвратительный ритуал. И ведь нам сейчас нужно одно, думал я: только адрес, профессия, такое, что выдаст его – нам, чтобы в переломный миг мы вмешались и положили конец его варварству и его страданиям, тем неумолимым мукам, что подхлестывают его. Странно было, что после всего увиденного и мне известного я думал о его муках; а еще диковиннее – что я как-то смутно сочувствовал этому человеку. Однако чувство это шевелилось во мне, и возникло оно из понимания всего контекста его жизни; по крайней мере, изо всех целей, положенным нам Крайцлером в начале следствия, одной мне достичь удалось.
Из грез меня вывела резкая трель телефонного звонка. Сняв трубку, я услышал голос Сары:
– Джон? Что ты делаешь?
– Ничего. Список закончен, толку никакого.
– Тогда подходи к № 967 по Бродвею. Второй этаж. Быстро.
– Девять-шесть-семь… это выше 20-й улицы?
– Совершенно верно. Между 22-й и 23-й.
– Постой, но это же не твой участок.
– Да. И на ночь я не всегда читаю молитвы. – Сара вздохнула. – Мы здесь сваляли дурака – а это было у нас перед носом. Все, живей!