Алиенист
Шрифт:
ГЛАВА 17
Подозрение, что наш убийца может оказаться опытным скалолазом, зародилось у Маркуса, как он объяснил мне по дороге, когда я вернулся из «Парез-Холла», после истории мальчика Салли. Детектив-сержант попытался отыскать характерные следы на Вильямсбургском мосту и в самом «Холле», но почти ничего не обнаружил и уже был готов отказаться от этой идеи. Но скорость, с которой наш человек перемещался по весьма труднодоступным местам, и отсутствие приставных лестниц и прочих, более привычных средств достижения этих мест, навели его на мысль, что не все здесь так просто. По размышлении он пришел к выводу, что тут не может быть иного рационального объяснения: убийца обязан использовать специальное снаряжение для того, чтобы проникать в комнаты своих намеченных жертв. Человек должен быть особенно опытным, ведь, покидая здания, ему приходится нести мальчиков
На этот раз натренированным взглядом он сразу обнаружил следы на стенах заведения Эллисона, которые могли быть оставлены шипованными ботинками или же питонами – большими стальными крючьями, которые скалолазы вбивают в камень молотками для дополнительной опоры и в качестве анкеров для веревок. Следы эти едва ли могли пока привести к каким-либо выводам, так что он не упоминал о них на наших собраниях. Однако в Кэсл-Гарден на гребне стены Маркус обнаружил явные волокна от веревки, и это укрепило его подозрения относительно скалолазных навыков убийцы. Волокна, казалось, подводили к основанию ограждения, довольно прочному. Маркус попросил нас спустить его вниз, и на задней стене форта обнаружил следы, очень похожие на те, что он видел в «Холле». С этого момента он начал разрабатывать свою версию того, что произошло в Кэсл-Гарден.
Убийца со своей последней жертвой на плечах взбирается на крышу, используя крючья. (Смотритель не услышал, как тот забивал их в стену, поскольку большую часть своей вахты, как это выяснил Маркус, проводил в сладких снах, о чем, как подозревал детектив, убийце было хорошо известно.) На крыше человек совершает убийство, затем привязывает веревку к ограждению и «раппелирует» вниз. Последним термином европейцы описывают технику спуска по отвесной скале с помощью веревки, закрепленной на анкоре в начальной точке спуска. Обе половины троса свободно свисают вниз, так что скалолаз, оказавшись внизу, может стащить его за собой. А по мере спуска он убирает крючья, вбитые при подъеме.
Удовлетворившись таким рассуждением, Маркус попробовал отыскать аналогичные следы от крючьев в стене «Парез-Холла»: с момента убийства Санторелли прошло немало времени, и полиция там дежурить не должна. Но на месте он понял, что в этом случае убийца скорее спустился в окно с крыши, а не поднялся с земли, следовательно, крючьями ему было пользоваться ни к чему (следы же, которые Маркус нашел в прошлый раз, могли не иметь к делу никакого отношения). Так что Маркус перед нашей встречей поспешил в Кэсл-Гарден и продолжил начатые ночью поиски – я был прав, подозревая перед нашим поспешным отъездом, что он ищет что-то конкретное. Несколько полицейских, дежуривших в Кэсл-Гардсн, к заднему входу и близко не подходили, так что Маркус мог без помех осуществить задуманное.
Тут мой собеседник прервал рассказ и извлек из кармана пальто совершенно безобидный стальной колышек, обнаруженный им, по его словам, в траве у стены. У колышка имелось ушко – для тросов, пояснил Маркус. Вернувшись домой, он покрыл питон составом для снятия отпечатков и немедленно обнаружил их – один в один совпадающие с образцом, взятым ночью с керамического дымохода. Услышав это, я не мог восторженно не хлопнуть парня по спине: Маркус был так же упорен, как те детективы, с которыми я сталкивался на ниве уголовной хроники, а интеллектом их намного превосходил. Неудивительно, что он не поладил со старой гвардией Отдела расследований.
Остаток пути он посвящал меня в значение своих выводов. Несмотря на то, что в 1896 году скалолазание в Северной Америке еще не вошло в моду как разновидность отдыха, в Европе этот спорт уже прижился. За последнее столетие опытные отряды европейских скалолазов успели покорить вершины Альп и Кавказа, а один бестрепетный немец даже съездил в Восточную Африку и побывал на Килиманджаро. В большинстве своем, рассказывал Маркус, отряды эти состояли из англичан, немцев и швейцарцев – именно в этих странах скалолазание менее амбициозной разновидности получило широчайшее распространение. Поскольку наш убийца несомненно проявил себя настоящим профессионалом, логично было предположить, что он занимался этим спортом издавна, возможно – с юных лет, и более чем возможно – его семья в недавнем прошлом могла эмигрировать в Америку из одной из перечисленных европейских стран. Пока это мало что значило, но в будущем, в сочетании с остальными факторами, на многое могло пролить свет. Именно такие сведения не позволяли терять
А этого свойства при посещении «Золотого Правила» нам требовалось в изобилии, ибо место сие представляло собой крохотную зачумленную дыру, ироничнее имени коей сочинить было сложно. «Парез-Холл» по крайней мере был просторнее и располагался на поверхности земли, здесь же был просто волглый и тесный подвал, разделенный ветхими перегородками на крохотные «номера», из которых удовольствия клиентов становились известны всем окружающим если и не по виду, то по звуку. Заведением правила огромная и крайне отталкивающая женщина, которую все называли Виски-Энн, ассортимент же борделя состоял из женоподобных подростков и юношей, которые красились и разговаривали только фальцетом, а друг друга называли женскими именами. Прочие разновидности содомии были отданы на откуп заведениям, подобным хозяйству Вышибалы Эллисона. Печальную известность «Золотое Правило» получило в 1892 году, когда преподобный Чарльз Паркхерст, пресвитерианский священник и глава «Общества по предотвращению преступности», удостоил сие подземелье своим визитом в рамках развернутой им и те годы кампании по выявлению тайных связей между преступным миром Нью-Йорка и разнообразными государственными учреждениями, в частности – Управлением полиции. Паркхерст был человеком старой закалки и мужем, исполненным истинного благородства, куда более терпимым, нежели большинство его крестоносных соратников, посвятивших себя искоренению порока. Он обратился за помощью к частному детективу, которого звали Чарли Гарднер, – моему доброму приятелю. Предполагалось, что эту одиссею мы совершим втроем: Чарли незамедлительно предложил мне поучаствовать в мероприятии, обещавшем стать веселым и познавательным.
Но, увы, к 1892 голу мой юный пыл угас, и я вознамерился покончить с былым распутством. Рассудив, что пора начинать зрелое и мирное существование, как профессиональное, так и домашнее, я нацелился на постижение нюансов политической жизни Вашингтона и Джулии Пратт, опасаясь рисковать журналистской карьерой и любовным романом ради даже одного ночного приключения в компании Чарли Гарднера. Так что моим скромным взносом в ставший впоследствии знаменитым священный поход преподобного Паркхерста стал лишь краткий список злачных мест, рекомендуемых к посещению. И они их посетили, равно как и многие другие обители порока; и от воспоследовавшего письменного отчета преподобного о его знакомстве с дном вообще и «Золотым Правилом» в частности волосы приличного общества встали дыбом.
Именно откровения Паркхерста о том, насколько выродился Нью-Йорк и сколько городских чиновников на этом вырождении наживается, привели к учреждению Сенатом штата особого комитета по расследованию коррупции. Комитет возглавил Кларенс Лексоу, и в итоге в Сенат поступил официальный рапорт, содержавший ряд «прямых обвинений всего Полицейского управления Нью-Йорка целиком», из-за чего не один старый полицейский служака ощутил на себе всю остроту жала реформ. Хотя, как я неоднократно уже говорил, растление и коррупция – явления не преходящие, а суть постоянная черта жизни в Нью-Йорке. И невзирая на все удовольствие от речей праведно негодующих ораторов, какими по праву считались Паркхерст, Лексоу, мэр Стронг, не говоря уже о Теодоре, искренне старавшихся убедить нас, что мы слышим голос крепкой основы городского населения, поход в такое место, как «Золотое Правило», никогда не преминет жестко напомнить гостю, что низменные позывы и страсти, порождающие такие притоны – в других частях Соединенных Штатов они вызвали бы остракизм, если не прямое судебное преследование, – здесь располагают таким же количеством адептов и защитников, что и так называемое «приличное общество».
Разумеется, поборники приличий и последователи растления часто оказываются одними и теми же людьми, в чем мой спутник не замедлил убедиться, едва мы ступили на ничем не примечательный порог «Золотого Правила» тем субботним вечером. Почти незамедлительно мы нос к носу столкнулись с пузатым пожилым господином в дорогом вечернем платье, который, покидая заведение, старательно прикрывал лицо рукой, а оказавшись на тротуаре, тут же юркнул в поджидавший у поребрика очень дорогой экипаж. Следом за джентльменом показался мальчик лет пятнадцати-шестнадцати в типичном наряде «для ночной работы»; с глубоким удовлетворением он пересчитывал купюры. После чего выкрикнул что-то вслед господину своим хрипловатым фальцетом – непосвященному уху голос его мог показаться странным и отталкивающим – и профланировал мимо нас весьма игриво, обещая несказанные вечерние наслаждения, коли мы пожелаем выбрать из всей когорты именно его. Маркуса от этой демонстрации развернуло в другую сторону, и он уставился в потолок, а я ответил юнцу, что мы не клиенты и хотим видеть Виски-Энн.